Лед в его голосе все так же торошился и грохотал, но мужчина не решился на новую попытку смягчить проводника. Не получилось с первого раза – как бы вообще не сделать еще хуже.

Проводник между тем прошел обратно к порогу, переступил одной ногой за него – и внес ногу обратно, вновь повернулся лицом к мужчине и женщине.

– Да, а что это за запах, – пошевелив ноздрями, проговорил он. – Псиной пахнет! И тогда, когда в прошлый раз заходил. Что такое? Все же вы собаку везете. Без проездных документов!

– Да нет, что вы, мы ведь уже выясняли! – Женщина бросилась отвечать проводнику с явным желанием не дать ответить мужчине. Она опасалась, что он не сумеет ответить достойно. – Это мы завтракали. Это сыр такой. Залежался – и провонял. Какая собака, что вы!

– Да? Сыр? – недоверчиво произнес проводник, вновь прошевелив ноздрями. – Хм. Странно. Очень странно. Смотрите! Если в самом деле собака – ссажу с поезда, и гуляйте! Без разговоров.

Помянутый женщиной мифический провонявший сыр напомнил мужчине, что из похода за продуктами он вернулся с пустыми руками.

– Да! Послушайте! – кинулся он к проводнику. – А как же с продуктами? Где же теперь еду покупать?

На губы проводнику выскользнула тихая снисходительно-ироническая усмешка.

– Вам разве уже не ответили? По-моему, вы задавали этот вопрос, вам ответили, и вполне ясно.

– Что мне ответили! – воскликнул мужчина. – «Устраивайтесь, кто как может». Это ответ? Как нам устраиваться? Посоветуйте. Я не понимаю.

Проводник вздохнул. С таким видом, словно этот нынешний визит к мужчине и женщине непередаваемо измотал его. Просто кошмарно измотал.

– У поезда остановки бывают? – сказал он затем. – Бывают, знаете не хуже меня. Ну? Что ж тут непонятного, как устраиваться. Выскакивайте на остановке – и отоваривайтесь. Хотите, в станционном буфете. Хотите, в пристанционном магазине. Хотите, у офень прямо возле вагона. – «Офень» он выговорил с особым тщанием, со смаком, так и выделив слово голосом – ему было приятно щегольнуть им, показать, какие реликты он знает. – Выбор широкий, отоваривайся – не хочу. Что за проблемы?

– Но это неудобно! – снова вмешалась в разговор женщина. – Остановки так редко. И такие короткие. Иногда ее и заметить не успеешь, до того короткая.

– Ну, это уже проблема собственной расторопности. – Проводник всем своим видом так и показывал, что, продолжая разговор, делает мужчине и женщине одолжение, которого они не заслуживают. – Вот, кстати, сейчас остановка будет. Минут через десять. И пять минут поезд будет стоять. Пять минут – мало вам? Вполне достаточно. И не выключать! – не сделав паузы, словно бы все продолжая прежнюю речь, ткнул он пальцем в рифленое пластмассовое колесико на стене у окна. – Чтоб всегда включено! Буду слушать из коридора.

Дверь за ним закрылась, въехав в обитый хромированной железной полосой косяк, и мужчина с женщиной остались вдвоем. Они остались вдвоем – и обоим, и ей, и ему, показалось, что мгновенно наступила оглушающая, глубокая тишина. Хотя радио гремело во всю мощь, и все так же одним барабаном, самоупоенно выколачивающим свой примитивный варварский ритм.

– Давай на остановке сойдем вместе, – предложил мужчина. – Пять минут, пойди сориентируйся. Давай вместе.

– Давай, – не раздумывая, согласилась женщина.

6

Станция была крупная. Семь или восемь путей перед вокзальным зданием, а само здание вокзала – раскидистое, большое, объемное, рассчитанное принять в свое чрево разом сотни людей. Горели десятки фонарей, заливая пристанционное пространство ярким, готовым посоперничать с солнечным, светом, посвистывали маневровые паровозы вдалеке, невнятно грохотал голос диспетчера на горке. Выскочить из вагона, вдохнуть свежего воздуха на такой станции было даже и удовольствием.

Поезд поставили не вплотную к зданию вокзала, а посередине рельсового поля, но пути перед высоким привокзальным перроном были свободны, и дорога к вокзалу открыта. На улице, оказывается, властвовала зима. Лежал снег, стоял рьяный морозец, разом пробравшийся под одежду и одевший тело каленой железной кольчужкой. Изнутри ничего этого было не понять. Казалось, что лето. Во всяком случае, когда они выходили на остановке в последний раз, еще во всю буйствовала зелень.

Из вагонов на междупутье сыпались толпы людей. Как удивительно. А из их вагона не вышло никого, кроме них двоих.

Вдоль поезда уже выстроилась шеренга продавцов с рук – тех самых, кого проводник по-старому назвал офенями. Точнее, это была не шеренга, они сбились клубящимися кучками около раскрытых вагонных дверей, обволакивали собой каждого вновь сошедшего на землю, катились с ним по междупутью, через рельсы, растворяли в своем клубке – если он останавливался, отлеплялись – если не останавливался, и бросались обратно к дверям.

К мужчине и женщине, только они ступили на подножку, тоже прихлынула такая же орда. Молодые румяные бабы, трясущиеся старухи, алкогольного вида мужики, вертлявые подростки с острыми пронырливыми глазами. А вот картошечка отварная, горячая, голосили бабы. Огурчики соленые с укропчиком, с дубовым листом, верещали старухи. Папиросы, сигареты, самосад имеется, зверь, не самосад, хрипели мужики алкогольного вида. Жвачка, чуингам, освежает дыхание, сохраняет зубы, поднимает аппетит, предлагали подростки.

Все это было не то, что требовалось мужчине и женщине. Свежий творог, кефир, батон хлеба, сыр, колбаса – вот что им было нужно. Чтобы настоящая еда, а не закуска под водочку. Конечно, картошка – это замечательно, да уже готовая, не чистить, не варить, на стол – и ешь, но цена! Несусветная цена. А что ж вы хотите: с доставкой к порогу, себе в убыток, что ли?! – крикнула в ответ на предложение сбавить цену одна из рдяных молодых баб.

– Что, рванем на вокзал? – предложил мужчина.

– Попробуем, – отозвалась женщина.

Он схватил ее за руку и повлек за собой через отделявшие их от вокзального перрона пути.

– Быстрей, быстрей, – торопил он ее на ходу.

– Ой, так мало времени, как бы не опоздать! – приговаривала она за ним позади.

Толпы, скатившиеся на землю из других вагонов, мчали рядом, впереди, догоняли, обгоняли. У кого в руках мотались сумки – кожаные, тряпичные, брезентовые, – у кого бился за плечами рюкзак. Когда мужчина и женщина влетели в здание вокзала, пронеслись, следуя указующим стрелкам, к буфету, сделалось очевидным очевидное уже и до того: ничем им тут не отовариться. Змеилась, извивалась, заполняя собой весь буфетный зал, толстобокая очередь, а у самой стойки буфета головка змеиного тела вспухала до невероятных размеров, туда было не влезть – если только у тебя не железные ребра; и там, у прилавка уже вовсю чесали друг о друга кулаки, орали, и кто-то с разбитым в кровь лицом пытался выбраться оттуда наружу, и выбраться у него никак не получалось.

Зачем было и стоять в этой змее, без всякой надежды добраться до стойки?

– На площадь, в привокзальный магазин, должен обязательно быть! – не советуясь с женщиной, приказал мужчина.