поспорить и с тем, что идею «бесконечности» на самом деле вывели мы сами из идеи конечности любого живого существа простым отрицанием его конечности (точно так же, как идею «покоя» можно считать отрицанием идеи «движения», а идею «тьмы» – отрицанием «света»).

Декарт же утверждает, что вопрос совершенно в другом:

«Мое восприятие Бога более первично, нежели восприятие самого себя. Да и каким же образом мог бы я понимать, что я сомневаюсь, желаю, то есть что мне чего-то недостает и что я не вполне совершенен, если бы у меня не было никакой идеи более совершенного существа, в сравнении с которым я познавал бы собственные несовершенства?»

Это парадокс, лежащий в основе современного субъекта, которого мы считаем автономным и самореферентным, сконцентрированным только на самом себе. «Я» обнаруживает в себе Другого; и без взаимодействия с этим Другим «Я» просто не могло бы существовать. В мире нет «одиночества»: бесконечное подобно партнерству, то есть обществу, которое стоит у истоков собственного бытия индивида, и от него также зависит вся деятельность его интеллекта и рациональности.

Но разве не является противоречием или попросту чем-то невозможным сам процесс размышления о бесконечности, которая предшествует мне и с которой я соприкасаюсь? Такие отношения возможны только между двумя конечными вещами. Если мы понимаем бесконечное как то, что было «до» и будет «после», или то, что находится «над» нами или «впереди» нас, то какой будет эта бесконечность? Но здесь бесконечное – это реальность, которая «возникает» сейчас и проявляется именно в идее мыслящего существа, которое самой своей способностью мыслить свидетельствует о том, что в мире существует нечто большее, чем мысль. Как писал Эммануэль Левинас в «Тотальности и бесконечном» (1961) относительно этой идеи у Декарта: «Мыслить бесконечность, трансцендирующее, Чуждого – это не то же самое, что мыслить объект. Однако мыслить то, что не имеет черт объекта, значит на деле совершать действие, более масштабное и более существенное, чем мышление»[22].

6. Зов плоти

С развитием нигилизма, который из революционной «патологии» превратился в обычную физиологическую черту современного индивида, концепция человека как «духовного» существа радикально изменилась.

Уже в «Так говорил Заратустра» Ницше воля сверхчеловека – в своем телесном воплощении – совпадала с «сохранением верности земле», в то время как духовные ценности разоблачались как простые «надземные надежды». А те, кто до сих пор говорят о духовной реальности в человеке, – «отравители», «презирающие жизнь, умирающие и сами себя отравившие»[23] («Так говорил Заратустра», Предисловие Заратустры, 3). «Дух» обитает в иллюзорном и лживом надземном мире, который скрывает и сублимирует земные бессознательные побуждения, управляющие нашим телом.

И здесь мы видим скрытый след мысли его современника, философа Артура Шопенгауэра. Идея Шопенгауэра заключается в том, что на дне реальности и в глубинах человеческой жизни господствует слепая сила, воля, которая не имеет цели и смысла, кроме себя самой, и в деятельности которой мы вовлечены инстинктивными реакциями нашего тела. На протяжении всей жизни мы пытаемся сдерживать и сублимировать эту силу, но неизбежно оказываемся ее бессильными жертвами. Эта воля без причины в конце концов пожирает и сам предмет воли. Таким образом инстинкт из предвкушения удовольствия становится обителью боли, так как заставляет человека страдать самым абсурдным образом – без причины.

С одной стороны, идеальное или духовное, как недостижимое небо, все больше отделяется от земли. С другой – телесное и материальное, как мир воли, все больше отождествляются с инстинктом. Но дело в том, что дух и тело тесно связаны друг с другом. И если мы теряем одно, то вскоре потеряем и другое. Впрочем, для Шопенгау эра и наследников его учения это означает, что все рациональное и разумное, ориентированное на цель, – на самом деле лишь преходящая форма чего-то деформированного, маска хаоса. Мы «являемся» нашим телом, потому что тело совпадает с волей, а воля есть «вещь в себе»: «Воля – самая сердцевина, ядро всего частного, как и целого; она проявляется в каждой слепо действующей силе природы, но она же проявляется и в обдуманной деятельности человека: великое различие между ними касается только степени проявления, но не сущности того, что проявляется»[24].

И когда Зигмунд Фрейд в рамках своей психоаналитической практики обнаруживает физиологическую и патологическую силу бессознательного, он говорит о ней как о «вытесненных» витальных побуждениях («Вытесненное является для нас примером бессознательного»[25], – пишет он в книге «Я и оно» в далеком 1923 году), как о чем-то среднем «между бегством и осуждением». Однако «Я» никак не может убежать от самого себя и своих импульсов, но может осудить эти импульсы через суждение «Сверх-Я /Идеальное Я», которое препятствует удовлетворению витальных желаний. Наше тело фактически «живет» пассивно – ниже уровня сознания – за счет безликой силы, которую в немецком языке называют нейтральным местоимением Es («Оно»). Согласно идее психоаналитика Георга Гроддека, позже принятой Фрейдом «человек одушевлен Неизвестным, чудесной силой, управляющей одновременно и его поступками, и событиями его жизни. Высказывание „я живу“ верно лишь в условном смысле, оно выражает лишь малую и поверхностную часть фундаментального принципа: „В человеке живет Оно“[26]» (Гроддек, «Книга об Оно», 1923). Все в жизни зависит от «Оно». Это мистическая и всепроникающая сила, которая может трансформироваться как в клетку мочевины, так и в раковую клетку, но благодаря своей жизненной силе может стать и восприятием, и мыслью, и волей. Это одновременно и бессознательное, и сознательное. Но, несмотря на это, заключает Гроддек: «Что же касается самого Оно, мы о нем ничего не знаем».

Примечательно, что в условиях современного нигилизма эта безликая сила, которая действует внутри тела и души человека, была переосмыслена как сила политическая, действующая извне и управляющая жизнью и смертью человека в его телесном воплощении. Именно тело человека все чаще рассматривается как реальное подспорье в решении проблемы духовного. Целая череда исследователей современного общества, начиная с Мишеля Фуко и заканчивая Джорджо Агамбеном, называли «биополитику» великим инструментом, с помощью которого любая «сила» – политическая, экономическая, церковная – контролирует человеческие жизни посредством нормализации, медикализации или стерилизации bios[27], единственного хрупкого и подвластного любому влиянию ресурса людей.

По мнению этих авторов, интересы правителей мира, а именно капиталистической власти в ее крайнем экономическо-финансовом воплощении, состоят в том, чтобы нивелировать обнаженную силу плоти. Этот процесс начался еще в эпоху раннего Нового времени, когда священники контролировали телесную жизнь человека с помощью «исповеди», и продолжился отказом принимать лишенные идентичности телесные оболочки мигрантов. Не в последнюю очередь использовали и