Обращаясь к участнику: Ты хороший терапевт, я чувствую это интуитивно.

Участник: Речь идет о молодом мужчине, который хочет создать семью, но у него сомнения, возможно, он гомосексуален. Его мать умерла при его рождении.

Хеллингер: Все очень просто. Во-первых, он гомосексуален, во-вторых, он не сможет создать семью. Так и скажи ему.

Громкий смех в группе.

Хеллингер (обращаясь к группе): Да, точно. Что произойдет, если он так скажет? Что произойдет в его душе? Станет он от этого сильнее или слабее? Конечно, сильнее, и тогда он сможет действовать. А если он скажет: «Давай, выясним, голубой ты или нет», тогда все это затянется лет на десять. И тогда время для создания семьи уже уйдет.

Итак, то, что признано, должно быть озвучено. Вы же сразу поняли, что он голубой. А я это произнес, вот в чем разница.

Обращаясь к участнику: Закончим на этом?

Участник: Да.

Участница: Речь идет о двух сестрах. У одной из них пограничное нарушение. Другая принимает наркотики и употребляет алкоголь. У них разные отцы. Один из них сутенер. Мать была убита, но сама тоже была убийцей.

Хеллингер (обращаясь к группе): Как много информации в немногих предложениях. Теперь мы знаем все.

Когда участница хочет сказать что-то еще: Нет, больше ничего не говори. Дети умрут, ты должна это знать. Их невозможно удержать.

Участница очень взволнована и начинает плакать. Хеллингер выбирает заместительниц для матери и обеих сестер. Мать ложится на пол, на спину. Обеих сестер он ставит рядом.

Через некоторое время сестры плотно придвигаются друг к другу.

Хеллингер (обращаясь к старшей сестре): Посмотрите на мать и скажите ей: «Мы тоже идем».

Первый ребенок: Мы тоже идем.

Второй ребенок: Мы тоже идем.

Старшая сестра смотрит на младшую, которая взволнованно смотрит на мать, лежащую на полу.

Хеллингер: Идите к ней и лягте рядом с ней.

Они ложатся с обеих сторон от матери.

Старшая дочь поворачивается к матери. Мать берет за руку младшую дочь, которая остается неподвижной. Мать берет за руку и старшую дочь.

Хеллингер (обращаясь к группе): Если дети не умрут, они могут сами стать убийцами.

После некоторой паузы: На этом закончим.

Продолжительное тяжелое молчание в группе.

Хеллингер: Вы чувствуете остроту накала? Что будет, если он скажет мне: «Как ты можешь говорить такое?» Что произойдет в ваших душах?

Обращаясь к участнице: Что произойдет с тобой? Тебе, конечно, не нужно говорить им этого, это понятно. Но ты это знаешь. Теперь ты серьезна. Только теперь ты обладаешь полной силой.

Обращаясь к группе: Только посмотрев правде прямо в глаза, можно попытаться что-то изменить. Но не надеясь на то, что что-то может измениться. Нужно действительно посмотреть правде прямо в глаза.

Сказанное, конечно, требует изменения отношения к смерти. А может, она на самом деле ангел-хранитель?

Участница: Я социальный педагог и работаю в общежитии для молодых женщин из исламского культурного слоя от 14 лет до 21 года. Несколько месяцев назад я стала свидетельницей страшного конфликта. Сама я в нем не участвовала, но столкнулась с его последствиями. Сестры-турчанки избили марокканку. Моей коллеге пришлось разнимать их, призвав на помощь других девочек и соседей.

Хеллингер, когда участница хочет говорить дальше: Нет-нет. Нет. Вопрос в том, что делать? Сестер-турчанок нужно отправить обратно в Турцию.

Участница: Они были вынуждены немедленно покинуть наше учреждение.

Хеллингер: Не только это. Они должны вернуться в Турцию.

Когда участница высказывает сомнения: Ты понимаешь разницу?

Участница: Конечно, разница есть.

Хеллингер: Вот именно. Тогда они будут полностью отвечать за последствия.

Участница: Да.

Хеллингер: Без этого не будет решения. Согласна?

Участница: У меня вообще-то был другой вопрос.

Хеллингер (обращаясь к группе): Это было для нее слишком. Теперь она хочет смягчить услышанное.

Обращаясь к участнице: На этом я, пожалуй, закончу.

Обращаясь к группе: Это ей помогло? Нет. Но если это помогло кому-то из вас, то моя работа была не напрасной.

Хеллингер долго смотрит на участницу.

Хеллингер (обращаясь к группе): Социальные педагоги и люди социальных профессий находятся в особых обстоятельствах и подвержены особому профессиональному риску. В чем же состоит этот риск? Они обучены определенному образу эмпатии. Эта эмпатия основана на изначальной модели отношений «родители — ребенок». Что такое эмпатия, мы видим на примере матери или отца по отношению к своему ребенку. Вот что такое эмпатия. И традиционная психотерапия предполагает, что терапевт выказывает клиенту такую же эмпатию, как мать или отец своему ребенку. В этом случае мы снова имеем дело с переносом и контрпереносом. Такая эмпатия парализует действие.

Но существует и друга эмпатия. Это системная эмпатия. В качестве помощника я смотрю не только на клиента, когда он что-то говорит мне или ждет от меня проявления эмпатии. Я смотрю на всю его семью. Тогда я замечаю, кто на самом деле нуждается в моей эмпатии. Часто бывает так, что именно клиент нуждается в ней меньше всего. Напротив, часто мне приходится оппонировать ему, чтобы он сам проявил эмпатию по отношению к другим, вместо того чтобы ждать проявления эмпатии от меня.

Если отправить эту пару обратно в Турцию, кому это поможет? Всем остальным в том учреждении. Его обитатели станут осторожнее, если будут знать, что определенные поступки будут иметь далеко идущие последствия. Таким образом будет восстановлен порядок, в рамках которого они смогут чувствовать себя уверенно.

Обращаясь к участнице: Находясь в Германии, эта пара не станет меняться, зачем? Но в Турции — скорее всего. Поэтому эмпатия по отношению к ним требует, чтобы их отправили обратно на родину.

Участница: Речь идет о семье из Косово, в которой две девочки 10 и 13 лет. Их отец отбывает наказание в тюрьме — 15 лет. Мать пытается выяснить, за что он сидит. Есть только полуправдивые версии от изнасилования и грабежа до убийства. Вопрос заключается в том, как детям обращаться с этой ситуацией. Дети были травмированы войной в Косово, а потом их привезли в Германию.