Лучше всего разводить огонь получалось у Максима, но тот почему-то не спешил прийти на помощь. Седой поискал глазами зверобоя. Макс сидел на коленях возле Павла, которого собственноручно вынес из лодки. Похоже, кроме состояния раненого друга, его больше ничего не интересовало.

— Макс, надо развести огонь. И найти место для ночлега.

Парень не пошевелился. Похоже, он даже не услышал, что к нему обращаются.

Седой почувствовал раздражение. Ясно, что Пашке конец. Сколько он еще протянет: час или больше, уже не имеет значения. А вот если не позаботиться об остальных, погибнут все!

— Макс! — повысил голос Седой. Зверобой нехотя поднял голову. — Займись огнем, а…

Он не договорил. Ночную тьму расколола ослепительная вспышка молнии, за которой последовал оглушительный удар грома. Седой даже присел от неожиданности, а двое гребцов и вовсе в ужасе шарахнулись в стороны. Северные грозы вообще большая редкость, а уж в конце лета — особенно. Седой не помнил ни одного подобного случая за все время своих арктических наблюдений. Неудивительно, что парни так отреагировали.

— Что это было? — испуганно пробормотал один из них.

— Нга, — обреченно пробормотал Ванойта и, закрыв глаза, затянул своим писклявым голосом какую-то заунывную ненецкую песню.

В другой раз Седой непременно бы дал резкую отповедь языческим бредням старика и поставил его на место. Но не сейчас. В напугавшей молодых охотников вспышке было что-то противоестественное. И хотя она длилась лишь мгновение, бывшему полярнику показалось, что молния ударила не в землю, а наоборот — из земли в небо. Но и это не имело значения, потому что полыхнувшая молния отчетливо высветила на берегу вход в пещеру или, скорее, прямоугольный лаз, прорубленный в скале.

— За мной! — обрадовано скомандовал Седой. — Здесь есть укрытие. И растормошите старика, пока он не заснул от своего пения.

К кормщику вновь вернулось хорошее настроение. А внутренний голос подсказывал, что они найдут в обнаруженной пещере не только укрытие от ледяного ветра, но и топливо для костра.

* * *

Свод таинственной пещеры, которую Седой назвал незнакомым Максиму словом «штольня», подпирали деревянные сваи. Похожие на них деревянные болванки, только гораздо короче, лежали и на дне пещеры. К ним крепились узкие металлические полозья, протянувшиеся от наружного отверстия пещеры в глубину казавшегося бесконечным темного хода. На Заставе по таким полозьям спускали на воду и вытаскивали на берег охотничьи лодки, а вот для чего они потребовались в скальной пещере, начинающейся почти в полутысяче шагов от воды, было совершенно непонятно. Никогда в жизни Макс еще не видел сразу столько дерева — видно, люди до войны не экономили на древесине.

Седой отобрал несколько покосившихся свай, которые затем разрубили на дрова, и вскоре в пещере запылал костер. Огонь по собственной инициативе развел Ванойта, но, похоже, старик все еще был не в себе, потому что сделав это, принялся неистово бормотать какие-то заклинания, чем окончательно вывел из себя Седого, и тот отогнал его от огня. Со стороны это выглядело довольно грубо, но Ванойта не обиделся на кормщика, послушно отошел прочь и расположился у входа в пещеру. Хотя, как показалось Максиму, так и не прекратил своего занятия. Сам Макс слишком устал, чтобы вслушиваться в бессвязное бормотание старого ненца, да и состояние друга волновало его гораздо больше.

На Пашку было страшно смотреть. Кожа на скулах натянулась, а по лицу разлилась смертельная бледность. Влажные ресницы смерзлись. Максим аккуратно очистил их от намерзшего инея, но Пашка так и не открыл глаза. Глядя на его неподвижное, словно застывшее лицо, невозможно было представить, что еще утром это был веселый, бесшабашный парень, выдумщик и озорник, каким Максим знал его всю жизнь.

Сзади неслышно подошел Седой. Почувствовав его приближение, Макс резко обернулся. Он с уважением относился к опытному кормщику, но почему-то сейчас хотелось, чтобы Седой ушел. Однако тот не уходил. Он долго смотрел на лежащего на земле Павла, потом перевел взгляд на Максима.

— Крепись, Макс. Это наша общая потеря. Павел был отличным парнем. Из него мог получиться настоящий охотник.

— Что? — Максим недоуменно сдвинул брови, пытаясь понять смысл слов Седого. — Почему был?

Кормщик изменился в лице. Глубоко посаженные глаза испуганно забегали из стороны в сторону.

— Ты что, не видишь? Он… умер.

— Нет! — Макс подался вперед, чтобы заслонить Пашку от глаз Седого и защитить от его страшных слов. — Он жив! Жив! Вы ничего не видите! Оставьте нас! Все оставьте!

Седой хотел что-то сказать, но не решился и молча отступил. Следом за ним отодвинулись остальные охотники. Только бормочущий заклинания Ванойта не сдвинулся с места.

Сопровождаемый настороженными взглядами гребцов, Максим перенес Павла ближе к огню и, уложив на землю, устроил его голову у себя на коленях. «Это просто сон. Пашка согреется, отдохнет и придет в себя. Он очень устал. Они все очень устали… Тяжелая охота, потом еще этот шторм…»

Макс резко вскинул голову, недоуменно глядя перед собой. Похоже, он отключился и опять не заметил этого. Это началось еще прошлой весной, когда его самодельная одноместная лодка, сшитая из моржовых шкур, развалилась буквально на глазах — расползлась по кускам, как размокшая бумага, и он оказался в ледяной воде. Очнулся уже на берегу, но как ни старался, так и не сумел вспомнить, что произошло между этими двумя событиями. Как он сумел выбраться на берег, для всех, включая самого Максима, так и осталось загадкой. Лишь один Ванойта не стал ломать голову, объявив его чудесное спасение вмешательством северных духов. Но подобным образом старый ненец объяснял практически все происходящее — от внезапной перемены погоды до несчастных случаев на охоте.

Все бы ничего, если бы эта история не получила неожиданное и неприятное продолжение. Как-то, проснувшись на рассвете, Макс обнаружил, что его ладони и пальцы исцарапаны и испачканы налипшей грязью, словно он рыл землю голыми руками. Где? Когда? И главное — зачем? Вновь никаких воспоминаний. Потом такое стало происходить с ним все чаще, причем не только по ночам. Иногда он отключался надолго, иногда всего на несколько мгновений. Бывало, только прицелится в преследуемую добычу, и вот уже гарпун торчит из пронзенной шкуры раненого зверя, а остальные охотники дружно поздравляют его с точным броском.

Но сейчас был явно не тот случай. Расположившиеся вокруг костра охотники крепко спали и, похоже, уже давно. Продрогшие гребцы тесно прижались друг к другу. Рядом с ними расположился и Седой. Голова спящего кормщика свесилась на грудь. Из-за низко надвинутого капюшона Макс не видел его лица (если бы не знакомая всем на Заставе полярная куртка Седого, можно было подумать, что под капюшоном и вовсе не он), только щетинистый подбородок и угол приоткрытого рта, из которого, словно сосулька, свисала капля густой, затвердевшей слюны. Ванойты видно не было, но почему-то отсутствие ненца не удивило Макса. От разведенного стариком костра осталась лишь куча золы да несколько догорающих углей в центре. Макс понял, что пробыл в беспамятстве как минимум несколько часов!