на запястьях.

Я вовсе не хочу её калечить, но что делать, если Аддамс нападёт первой?

Очень осторожно, стараясь двигаться как можно тише, я пересекаю гостиную, крепко сжимая в вытянутой правой руке револьвер. Никаких признаков присутствия Уэнсдэй тут не обнаруживается — на всякий случай проверяю окна, но все они надежно заперты. Странно.

Лестница из подвала ведёт прямиком в гостиную, откуда есть только два пути на улицу — либо через входную дверь, либо через окно.

Пожалуй, стоит проверить цокольный этаж.

Спустившись вниз, я напряжённо озираюсь по сторонам. Здесь множество технических помещений, комнат прислуги и винных погребов, один из которых и выступает в роли тюрьмы для нашей заложницы. Серебристая металлическая дверь слегка приоткрыта.

Невольно затаив дыхание, подхожу ближе и поддеваю её носком ботинка — раздаётся негромкий скрип, и дверь распахивается.

Уэнсдэй не сбежала.

Вопреки всем моим ожиданиям и всем законам логики, она до сих пор здесь — сидит на самом краю кровати с неестественно-ровной осанкой, сложив уже развязанные руки на колени и задумчиво прокручивая пальцами осколок тарелки, обагрённый кровью.

И даже не поднимает голову в мою сторону, словно вовсе не замечая моего появления.

Но я ей не верю. Всё происходящее — очередной акт странной пьесы, сценарий которой известен только ей.

— Брось стекло на пол и отойди в сторону, — приказываю я, угрожающе щелкнув предохранителем. Делаю два шага вперёд, но благоразумно сохраняю дистанцию в несколько метров.

— Убери пушку, — равнодушно отзывается Аддамс, закатывая глаза. — Ты же всё равно не выстрелишь. Кишка тонка.

Меня чертовски злит её ядовитый снисходительный тон, но голос разума подсказывает, что это намеренная провокация.

— Уверена? На дела отца мне плевать, а ты доставляешь немало проблем, так что мешает мне спустить курок? — конечно, я этого не сделаю. Но надменное выражение на лице фарфоровой куклы неимоверно раздражает. Похоже, провокация всё же работает, и это осознание бесит всё сильнее с каждой секундой. — Тем более, по счастливому стечению обстоятельств, в вашей семье двое детей. При необходимости мы легко заменим тебя младшим братом.

— Вот как? — Уэнсдэй презрительно усмехается самыми уголками губ. — В таком случае не утруждайся. Я упрощу тебе задачу.

А мгновением позже она резко заносит острый осколок стекла над своим тонким запястьем и делает надрез. На мертвецки бледной коже мгновенно выступает насыщенно-алая кровь. Проклятье. Что она творит?!

Рефлексы срабатывают быстрее мозга — отбросив в угол револьвер, я стремительно бросаюсь к ней. И, перехватив оба запястья одной рукой, опрокидываю Аддамс на кровать, вжимая её хрупкое тело всем своим весом.

Она впивается в меня колючим ненавидящим взглядом исподлобья, но упрямо не выпускает из маленьких пальчиков злополучный осколок — даже наоборот, сжимает его крепче, поранив впридачу ладонь. Сумасшедшая. Она точно абсолютно сумасшедшая.

— Брось стекло немедленно, — усиливаю железную хватку на хрустально-хрупких запястьях. Наверное, это чертовски больно. Её кровь стекает по моей руке прямо на постель, насквозь пропитывая серое покрывало. Но лицо Уэнсдэй остаётся абсолютно бесстрастным. В отличие от моего. — Черт бы тебя побрал, Аддамс! Какого хрена ты вытворяешь?!

Она мстительно усмехается — словно самым извращённым образом наслаждается моей бурной реакцией — а секунду спустя разжимает пальцы, и осколок соскальзывает с подушки прямо на пол, разбиваясь окончательно.

— Я же сказала, что у тебя кишка тонка, — смоляные брови дерзко взлетают вверх над угольными глазами. И лишь сейчас, присмотревшись получше, я замечаю, что порез совсем неглубокий. Чертова стерва только поцарапала кожу в нескольких местах, чтобы эффектно пустить кровь. Это была очередная коварная провокация, на которую я повелся самым идиотским образом. Аддамс мгновенно прослеживает направление моего взгляда и продолжает говорить невыносимо ядовитым тоном. — Должно быть, ты жутко гордился собой целых две секунды. Хренов рыцарь благородно спас даму от самоубийства. Браво, Торп. Даже жалко разрушать такие приятные иллюзии. А теперь, если не хочешь повторения ситуации, ты будешь делать всё, что я скажу. Иначе в следующий раз я перережу глотку. Себе или тебе — не так важно.

Уэнсдэй недовольно возится подо мной, стараясь освободить хрупкие запястья из стального захвата моей руки.

Она явно считает, что выиграла этот раунд.

Как бы не так.

— Да хрена с два, Аддамс, — первоначальный шок от её фальшивой попытки суицида быстро спадает, уступая место сокрушительному желанию стереть с её красивого личика это высокомерное выражение.

Она хочет вести нечестную игру?

Ради Бога. Пожалуйста.

Вот только играем мы на моём поле.

— А ты точно уверена, что я благородный рыцарь? — с вызовом изогнув бровь, я нарочито медленно склоняюсь ниже, сокращая расстояние между нами до нескольких миллиметров, и понижаю голос до вкрадчивого шепота. — Вдруг ты ошибаешься? Ты здесь совсем одна… Полностью в моей власти. Что будешь делать, если я внезапно захочу этим воспользоваться?

На бледных щеках вспыхивает гневный румянец. Чернильная бездна глаз загорается ледяным адским пламенем. Уэнсдэй дёргается всем телом, настойчиво пытаясь меня отпихнуть, но только усугубляет своё положение — свободной рукой крепко сжимаю её бедро, прекращая хаотичные метания. А потом блокирую сопротивление окончательно, коленом раздвигая стройные ноги.

Ясен хрен, я не собираюсь её трогать.

Но катастрофическая близость её тела и насыщенный аромат парфюма вызывают приятную тяжесть в паху.

Красивая. Дерзкая.

Непокорная… Опасная.

Определённо, мой типаж.

— Убери от меня свои грязные руки, гребаный мудак. Ты ещё пожалеешь об этом, сраный ты ублюдок, — шипит Аддамс сквозь плотно стиснутые зубы, прожигая меня ненавидящим взглядом.

Но что это? Неужели я вижу тень страха в самой глубине угольно-чёрных глаз?

Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Но это правда.

Всё тело Уэнсдэй напряжено словно туго натянутая гитарная струна — похоже, перспектива потерять достоинство пугает её куда сильнее риска лишиться жизни.

И хотя обычно я не испытываю удовольствия, столь бесцеремонно вторгаясь в чужие личные границы, выходки несносной девчонки пробуждают самые тёмные стороны души.

Ощущать её страх, видеть, как чётко очерченные брови трогательно изгибаются домиком, а вишневые губы растерянно приоткрываются в попытке вдохнуть поглубже — весьма приятно.

— Ауч. Ты ругаешься как сапожник, у меня буквально уши в трубочку сворачиваются. Разве этому нынче учат в Гарварде? — сполна насладившись её испуганным замешательством, я наконец отстраняюсь и быстро поднимаюсь на ноги. Критически осматриваю перепачканные в крови руки — и её, и свои собственные. Перевожу взгляд на покрывало, местами покрытое багровыми пятнами. Хорошо бы оставить всё как есть, чертова стерва сполна это заслужила. Но я так не могу. Слишком ценю элементарный комфорт, чтобы так безжалостно лишить его другого человека. — Вставай, Аддамс. Нужно умыть тебя и убрать тут всё.