Она и раньше замечала Китти – девчонки жили на одной улице и вместе ездили на школьном автобусе, но никогда не общались. Китти собирала свои блестящие темные волосы в хвост высоко на макушке, оставляя свободные локоны у висков. За ней частенько увивалась целая толпа шумных мальчишек, которые носили рюкзачки так низко, что те хлопали по их костлявым задницам.

Лана сидела, скрестив ноги, и зачарованно наблюдала за пушистым семечком одуванчика, которое несло ветром в ее сторону. Белая пушинка кружилась в воздухе, сверкая на солнце. Интересно, каково это – быть невесомой? Лана протянула руку и осторожно поймала пушинку, представляя, как она щекочет кожу. Затем закрыла глаза и загадала желание. Лана не знала, делают ли так с одуванчиками, но загадала все равно.

Открыв глаза, она разжала ладонь – пушинка лежала прямо посередине, будто покорившись ей, но всего через мгновение улетела, подгоняемая потоком воздуха.

– Что это ты делаешь? – Рядом остановилась Китти, портфель у нее висел на одном плече.

– Загадываю желание. – Лана покраснела и разозлилась на саму себя – ну зачем надо было признаваться?

– И что загадала?

– Нельзя рассказывать, а то не сбудется.

Китти пожала плечами. Затем наклонилась и сорвала одуванчик, который рос в высокой траве у изгороди, поднесла его к губам.

– По ним можно определять время. Смотри. – Китти стала дуть на одуванчик короткими выдохами, пушинки закружились в воздухе. После шестого выдоха осталась только одна пушинка. Теперь Китти дула не так сильно, пока не дошла до двенадцати – тогда она дунула изо всех сил, и оставшаяся пушинка улетела в небо. – Вот, всего двенадцать. – Китти выставила вперед запястье с сиреневыми часами. – Двенадцать часов, видишь?

Лана засмеялась.

– Чего? Это правда. – Китти нахмурилась.

– Ладно.

Они обе замолчали, и Лана подумала, что зря рассмеялась, теперь Китти уйдет. Но через пару минут та спросила:

– Ты всегда тут одна сидишь?

Лана наблюдала за божьей коровкой, которая ползла по узкой травинке, подрагивающей под ее весом.

– Не знаю. А ты почему одна?

– Я не одна. Я вот с тобой разговариваю.

Китти качнула головой, махнув завязанными в хвост волосами. У нее такие длинные и темные ресницы, неужели накрашенные? Лане ресницы, короткие и рыжеватые, достались от отца, как и янтарного цвета волосы. А длинный прямой нос и оливковая кожа – от мамы. Люди часто обращали внимание на необычную внешность Ланы, и ей нравилось говорить: «Папа у меня рыжий, а мама гречанка».

– А вообще, я ищу нарциссы, – сообщила ей Китти.

– Зачем?

– У моей мамы сегодня день рождения. – Глянув искоса на Лану, девочка добавила: – Правда, она умерла.

Лана молча уставилась на Китти.

– Моя тоже.

Если Китти и удивилась, то виду не подала.

– Моя умерла, когда мне было семь. От рака. А тебе сколько было?

– Три.

Лана рассказала Китти про аварию. Хотя мама ехала одна, события того дня так четко отпечатались в памяти Ланы, будто это случилось с ней самой. Было утро четверга, мама спешила в супермаркет, а встречный грузовик резко затормозил – перед ним выскочила другая машина. Грузовик занесло, и тонны металла полетели на мамин «Рено». От удара она скончалась на месте.

Узнав о том, что произошло с мамой Ланы, люди обычно смотрели на нее с сожалением и начинали говорить каким-то особым, вкрадчивым голосом. Только не Китти.

Она внимательно слушала Лану, не отводя от нее взгляда.

Немного помолчав, Китти сказала:

– Моя мама умерла в хосписе. Одна. Папа сидел в машине и курил, а я искала, где разменять фунт, чтобы купить газировки в автомате. Когда я вернулась в палату, маму уже накрыли простыней.

Девочки молча смотрели друг на друга. Потом Лана встала и подняла сумку.

– Пойдем. Я покажу, где самые красивые нарциссы…

Из трубки слышится мужской голос.

– Да, Китти Берри числится на борту яхты.

Сердце у Ланы сжимается. Значит, все эти месяцы Китти была на яхте. Неужели после всего, что случилось, она могла по-прежнему с удовольствием смотреть на падающие звезды, лежа в гамаке – как раньше вместе с подругой?

Потирая лоб, Лана спрашивает:

– Что там произошло? Почему яхта затонула?

– Я пока не могу разглашать информацию, – говорит Пол Картер.

Лана раздраженно стискивает зубы.

– Ее нашли? Нашли хоть кого-нибудь из них?

Откашлявшись, Пол отвечает:

– Все члены команды считаются пропавшими без вести. Мне очень жаль.

Лана вешает трубку и остается сидеть на кровати. Почти невозможно представить, что «Лазурная» где-то там, в глубине. Что «Лазурная» затонула.

На яхте был спасательный плот, он хранился в контейнере на корме – Лана знала это, потому что иногда грелась на солнце, оперевшись на него и вытянув ноги. Только давно ли проверяли, в каком состоянии плот и все ли на месте в тревожном чемоданчике?

Лана с легкостью вызывает в памяти образ яхты: теплая тиковая палуба под ногами, вздымающийся на ветру парус, легкий плеск волн о корпус, когда «Лазурная» стоит на якоре. Но представить, как та же самая яхта сражается с океаном и волны заливают палубу, невозможно. Как невозможно вообразить и то, что вода просачивается в салон, где все они вместе ужинали, наполняет ящики и шкафчики с запасами еды, одеялами, фонарями и веревками, затем поднимается все выше, покрывая приколотые к стенам салона фотографии и полки с потрепанными книжками. Как члены команды пробираются сквозь соленую воду, а вокруг них плавают размокшие карты, одежда и туалетные принадлежности.

Такая яхта не может просто взять и затонуть. Она была построена для плавания в открытом океане, в бурных морях. Так что же, черт возьми, случилось?

Лана встает с кровати, подходит к окну.

Долгие месяцы она изо всех сил пыталась забыть яхту и членов ее команды. Лана мысленно закрыла дверцу, ведущую к этим воспоминаниям, потому что за ней скрывалась невероятная, острая боль, и даже сквозь щелку заглядывать в нее было мучительно. Частично Лане это удалось: здесь, в Новой Зеландии, она начала жизнь заново, хотя бывают моменты – стоит ей увидеть паруса на горизонте или услышать плеск волн о берег, – когда в мысли вновь пробирается «Лазурная». Иногда, заслышав мелодичный акцент лавочника, Лана вспоминает Денни, а заметив двух идущих в обнимку подруг, осознает, как сильно скучает по Китти.

Теперь, когда яхту упомянули в новостях, воспоминания возвращаются, звено за звеном, и якорной цепью тащат ее с собой на дно. С каждым забытым моментом Лана опускается все глубже: крепкие пальцы на бледной шее; заплаканное лицо Шелл, когда она вышла на нос корабля поговорить; хлещущие о борт темные волны и протяжный скрип снастей на ветру; болезненный взгляд Китти, тянущей руку вверх; темно-красное пятно крови, растекающееся по палубе.