Общество наше состояло не только из мужчин — женщины тоже встречались, но назвать этих оборванных и полуголодных существ Женщинами язык ни у кого бы ни повернулся. При встрече с такой дамой есть только два желания: зажмуриться или запустить в неё камень. Но нашим мужикам нравились именно такие — злые, грязные, отчаявшиеся. С ними можно быть самим собой, ничего не изображая. И если кому-то в момент любовной утехи захочется возлюбленную зарезать или придушить, так слова против никто не скажет — сама напросилась, ласковее нужно было быть. И ещё один плюс: этих никто не ищет.

Если кому интересно как мне, в сущности, ещё ребёнку жилось среди этого отребья, так я отвечу, что очень даже нормально мне жилось. Я был неплохим парнем, всегда готовым услужить. Притом я не боялся никаких наказаний, ибо смерть совсем не страшила, а тот, кто смерти не боится всегда в цене. Умел я только воровать и делал это весьма виртуозно примерно лет с семи. Сначала меня просовывали в форточки к не вовремя отлучившимся гражданам. Я, мелкий и шустрый, что та юла, остроглазый и осторожный, шнырял по квартире в поисках ценностей с реактивной скоростью. И даже, если хозяева отлучались из дому всего на несколько минут, по приходу ни денег, ни драгоценностей обнаружить уже не удавалось. Только, если очень присмотреться, можно было увидеть мои сверкающие пятки.

Став постарше я начал стягивать в транспорте кошельки, аккуратно снимать с дамочек цепочки, взламывать замки в квартирах, влезать в хорошо охраняемые дома богачей. И будьте уверены, ни разу не попался. Мои помоечные соплеменники утверждали, что у меня талант и золотые руки. Да уж, понятие "золотые руки" в моей среде было несколько извращённым.

В награду за свои труды в раннем детстве я получал леденец на палочке или мороженое. Став постарше, забирал себе половину выручки. Мне жилось весьма неплохо. Но всё-таки в глубине души надеялся, что рождён явно не для этого. Мне хотелось подвигов, хотелось благородного риска, чего-то такого, о чём пишут в книгах. И пусть я ни одной книги за жизнь не прочёл, да и не было их на помойке, но о чём там пишут, знал. Потому как долгими зимними вечерами наша братия любила собираться и слушать рассказы донны Иоланты. Старая испанка ничем не могла быть нам полезна — глаза, затянутые бельмами, вглядывались в вечную тьму, а руки дрожали беспрестанно, как в лихорадке. Но она умела рассказывать. Причём так, что все герои её долгих повествований, будто живые, бродили вокруг. В свете костра явно виделись доблестные рыцари, прекрасные дамы, злые колдуны и беззащитные младенцы, брошенные на произвол судьбы. Каждый вечер творила волшебство старая сказительница, заставляя своих благодарных слушателей то плакать, то смеяться, то в ужасе жмуриться. Казалось, протяни руку и ухватишь прекрасную принцессу за подол воздушного платья. В мире сказаний и легенд было место подвигу, и именно о подвиге я мечтал.

Поэтому в тот момент, когда Генерал нашёл меня, без раздумий бросил старую жизнь. Мне больше не нужно будет воровать, но мне дадут в руки настоящее оружие, и я пойду отстаивать Великую Цель в честном бою. Наконец моя жизнь приобретёт смысл. Смысл, которого была лишена всегда.

Мальчик, не помнящий своей семьи, не знающий, как попал на помойку. Помнящий только побои, грабежи и убийства, сможет стать кому-то нужным. Это ли не мечта?

Единственное, чего мне не хватало в новой жизни — сказок Иоланты. И я начал выдумывать свои.

Что с ней стало? Смогла ли она спастись, как удалось это нам или погибла, как все остальные? Ни о ком в этом мире я не печалился, только о ней.

Даст Провидение шанс, и я узнаю.

А пока нужно убираться из этого чёртового, уничтоженного стихией, Леса, где не осталось ничего, что ещё хоть с натяжкой, но можно назвать живым. Обугленные деревья, хрустящие под ногами кости и призраки прошлого, наполняющие округу.

Мне нужно поскорее отсюда выбраться, добраться до Города и тогда смогу передохну́ть.

Эргориум. Год назад

Айс бежал по полю, сжимая в руках, словно драгоценность, буханку хлеба, украденную недавно на рынке. Торговка отвлеклась всего на минуту, дабы перекинуться парой словечек с соседкой, торгующей вяленым мясом и домашними колбасами, но Айсу хватило этих нескольких мгновений. Воспользовавшись ситуацией, он схватил добычу и что есть мочи, помогая себе локтями и острыми коленками, толкаясь и распихивая всех на своём пути, начал пробираться к выходу сквозь плотную толпу покупателей. День стоял солнечный, субботний и на рынке в такие дни особенно оживлённо. А уж как расстарались продавцы! Чего тут только нет: шелка самых невообразимых расцветок, кружева, украшения из золота, серебра, бирюзы и малахита. А разнообразный ассортимент продуктовых прилавков потрясал: здесь торговали, кажется всем, чем только можно. От бубликов до свежайшей мраморной говядины.

Айс совсем не планировал что-то воровать, отправляясь утром на рынок — вором он не был. У него было несколько монет, честно заработанных тяжёлым трудом в мастерской на протяжении всей прошлой недели. Руки у него росли, откуда надо и такой работник, всегда довольный оплатой, безропотный и исполнительный, на вес золота. Но оказалось, что накануне национальная валюта стремительно рухнула вниз. Давно обещанная инфляция, наконец, обрушилась на столицу, сминая на своём пути в первую очередь как раз таких людей, как Айс — тех, о ком некому позаботиться и которым приходится в этой жизни надеяться только на себя. Поэтому заработанного накануне не хватило бы даже на дырку от бублика — не то, что на полноценный обед. Но есть хотелось нестерпимо — в животе урчало так громко, что, казалось, слышали все люди на километры вокруг.

Оттого и пришлось стащить хлеб. Провидение свидетель — Айс не собирался подыхать голодной смертью только лишь потому, что продажное правительство снова украло всё, до чего смогли дотянуться их загребущие руки.

Торговка мгновенно заметила, что лишилась лучшей буханки — выставочного образца и теперь красота витрины, над которой она трудилась битый час, была безвозвратно потеряна. Чего ей было больше жалко — потерянных денег или убитого времени — не понятно, но вой о пропаже баба подняла знатный.

— Держите его! Мерзкий мальчишка, крысеныш, украл мой хлеб! Караул, произвол! — орала так, будто Айс стащил у неё не буханку, а наследного принца в день коронации.

Раздались крики, оживление овладело толпой, и беглец почувствовал, что люди, до этого не обращавшие на оборванца ни малейшего внимания, напряглись. Айс ощутил, как кольцо ещё секунду назад безразличной толпы сжимается вокруг него.

Неожиданно кто-то схватил его за рубашку, но Айс не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто пытается его удержать, потому что всеми силами стремился оторваться от погони и, спрятавшись от посторонних глаз, съесть наконец с таким трудом добытую снедь. Он мчался вперед, но тот, кто уцепился за одежду, не давал сбежать — настолько цепкой была хватка. Айс почувствовал себя в ловушке, и панический страх сковал его, а мысли неслись в голове с бешеной скоростью. Надо выбираться, но как? Айс резко дёрнулся, пытаясь высвободиться, ветхая ткань натянулась, словно парус и, рванувшись изо всех сил, он почувствовал долгожданную свободу. Лёгкий летний ветерок холодил обнажённую спину — ткань все-таки не выдержала и разорвалась.