И как будто бы на смех, в отличие от прочих европейских держав, именно Россия имела таких кавалеристов, не зависимых ни от сомкнутого строя, ни от личного примера офицеров, гибнущих в бою в первую очередь. Речь, конечно, идет о казаках — «природной коннице» нашей страны. А вот немцы поняли американский опыт лучше русских, хотя не имели столь многочисленной" кавалерии, предпочитая делать ставку на тяжелые гаубичные батареи и казаков. Как считает исследователь, оценивая Свенцянский прорыв сентября 1915 года, «германские генералы ориентировали свои вооруженные силы на маневренные наступательные боевые действия, поэтому кавалерийские соединения предназначались для выполнения оперативных или стратегических задач — глубоких рейдов в тылу противника, введения в прорыв неприятельских позиций и организации полномасштабного преследования. Такую стратегию применения кавалерии пруссаки заимствовали из опыта Гражданской войны в США»[28].

Представляется, что делать столь далеко идущие выводы о предвоенной подготовке германской конницы на основании всего лишь единственного Свенцянского прорыва было бы несколько опрометчиво. Однако против фактов идти нельзя — немцы лучше русских применяли конные массы в оперативном масштабе, и в этом Ю.Ю. Ненахов совершенно прав. Русские до войны учили конницу взаимодействовать с пехотой непосредственно на поле боя. И то — взаимодействовать в качестве конного «шока» на позиции условного противника. Иными словами, русские командиры действовали по тому правилу, что главная задача кавалерии — конная атака на поле сражения. Немцы же уже в ходе военных действий перестроились, правильно осознав, что при современной технике роль конницы — удары по флангам и тылу неприятельских армий в оперативном масштабе. Участник войны с горечью отметил: «Превосходная подготовка германских кавалерийских начальников и умелое использование конницы высшим командованием сделали то, что слабая германская конница принесла гораздо больше пользы своей армии, чем сильная русская»[29].

В 1906 году первый начальник реорганизованного Генерального штаба и верный сотрудник великого князя Николая Николаевича ген. Ф.Ф. Палицын учредил четыре кавалерийских корпуса, которые были временно уничтожены после русско-японской войны 1904 — 1905 гг. Эти корпуса были упразднены военным министром ген. В.А. Сухомлиновым (генерал Сухомлинов также являлся кавалеристом!) в 1910 году. Итог — отсутствие штабов для стратегической конницы, перевод всех кавалерийских дивизий в армейскую кавалерию, тяжелейшая нехватка (и по качеству, и по количеству) войсковой конницы. Это — невзирая на то, что накануне войны русская конница имела 129 полков, а пехота продолжала оставаться в бою «слепой» вследствие отсутствия разведки.

То есть до войны кавалеристы практически не учились действовать вместе с пехотой, раз в качестве войсковой кавалерии должны были выступать казаки 2-й и 3-й очереди. Иными словами, проводимая перед войной реорганизация сухопутных сил не затронула кавалерию. И не последняя причина здесь — личная вражда между генерал-инспектором кавалерии великим князем Николаем Николаевичем и военным министром ген. В.А. Сухомлиновым, которому протежировал император Николай И. А ведь все кавалерийские теоретики говорили, что упразднение кавалерийских корпусов — неверное деяние. Так, профессор А.Ф. Матковский писал, что для европейской войны обязательно нужны кавалерийские корпуса, причем они должны быть созданы уже в мирное время[30].

Вероятно, еще и поэтому конница воспитывалась сама по себе, не получая навыков действий в современном общевойсковом бою. Ведь даже и в артиллерийском отношении конница взаимодействовала не столько с артиллерийскими бригадами армейских корпусов, сколько со своими собственными конными батареями. Число же последних было весьма невелико: перед войной их насчитывалось двадцать три единицы в пятнадцати" кавалерийских дивизиях. Во время войны было сформировано еще четыре конные батареи, что ясно показывает на приоритет обычной артиллерии. Все тот же В. Рогвольд пишет: немецкая кавалерия уклонялась от конного боя за собственной пехотой. «Между тем подготовка в мирное время русской кавалерии велась исключительно (выделено нами. — Авт.) в направлении подготовки ее к бою с конницей противника. Отсюда каждый большой маневр начинался непременно с действий конных сил обоих противников, по окончании которых никто больше кавалерией не интересовался. Конница приучалась действовать сама по себе, вне зависимости от интересов всей армии, да и пехота приучалась к тому же, мало интересуясь тем, что и как делает кавалерия; последняя сплошь и рядом появлялась у своей пехоты только к заключительному аккорду маневра — общему бою — и производила более или менее эффектную атаку, больше Для зрителей маневра. Примерно по этой схеме представляли себе настоящую военную операцию как командование, так и кавалерийские начальники».

Мирное обучение выражалось:

«а) в исключительном внимании к конному бою и к маневрированию в конном строю на небольших пространствах;

б) в привычке действовать, маневрировать и принимать решения, только видя неприятеля;

в) в недооценке комбинированного боя, неумении его вести;

г) в неумении управлять боем на больших пространствах, когда зрительная связь между частями терялась…

з) в непривычке действовать широко расчлененным боевым порядком, без точных сведений о расположении неприятеля, и, как следствие, непривычка рисковать, ставить определенные задачи подчиненным начальникам, настойчиво преследовать поставленные цели, продолжительное время бесконечной разведки, отсутствие инициативы у частных начальников, когда они попадали в необычную обстановку»[31].

Такое положение вещей в подготовке кавалерии делало невозможным использование больших конных масс в той системе управления, что сложилась перед войной. Косвенно об этом свидетельствует расформирование кавалерийских корпусов после русско-японской войны (а затем вторично — в 1910 году), где русская сторона также не сумела использовать превосходство в коннице над японцами. Ведь русские военачальники так и не смогли приспособить тактику кавалерийского боя к требованиям современной войны. В итоге кавалерийские корпуса стали спонтанно создаваться уже после начала Первой мировой войны, а в 1916 году конные корпуса уже приняли устоявшуюся структуру — от двух до четырех кавалерийских дивизий. До этого широко использовались сводные отряды, в которых начальники кавалерийских бригад и дивизий старались сохранить как можно больше самостоятельности, хотя и были обязаны подчиняться штабам кавалерийских корпусов, создаваемых на время той или иной операции командованиями фронтов или Ставкой. Отсюда во многом проистекала нерешительность применения конницы в Варшавско-Ивангородской и Виленско-Свенцянской операциях 1914 — 1915 гг., в которых широкомасштабные действия кавалерии были призваны сыграть важную роль.