Посоветоваться не с кем. Знаю, что меня осудят, делаю это сама, но избежать мыслей не получается. Слабачка, неспособная взять под контроль собственные эмоции. Стыд сменяется злостью на себя.

Я быстро мою голову, укутываюсь в огромное гостиничное полотенце и… застываю.

Я не брала сменных вещей и белья. Ничего. Ну почему я такая идиотка?! Конечно, здесь есть халат, но под ним я буду совершенно голая. Нет, это уже слишком. Наспех стираю трусики и, найдя в шкафчике фен, сушу. Через десять минут я готова. Натягиваю на себя джинсы и лонгслив, что поддевала на прогулку под свитер и уверенность возвращается. Так- то лучше.

Ужин ждет на столе, когда я опускаюсь в единственное пустое кресло — рядом с Марком.

— Нога уже не беспокоит? — спрашивает, приступая к еде.

— Нет, больше нет. Я очень благодарна тебе за заботу.

— Это ведь я тебя сбил, забыла? — приподнимает бровь собеседник.

— Нет, но мог бы и уехать, я ведь все-равно тебя не видела.

— Я бы так и сделал, не окажись ты красавицей!

— Так дело вовсе не в филантропии, да? — улыбаюсь, склонив голову набок.

— Конечно, нет! Красивой женщине приятно помогать. Но тут холодный расчет — помогаю и любуюсь. — В его голосе — обезоруживающая хрипотца. Марк откладывает приборы, поворачивается ко мне и проводит большим пальцем по нижней губе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его глаза захватывают меня в плен, и я мечтаю оставаться в заложниках подольше для тщательного изучения их зелени. Он касается губами моих. Не сопротивляюсь, потому что прервать его кажется подобно смерти. Безумие какое-то.

— Всё, как я запомнил, — шепчет, гладя мои скулы, — Потрясающе сладкая, с тёрпким послевкусием, — захватывает мочку уха, — Вишня. И пахнешь вишней, — проводит носом по шее, а после меня пронзает разряд. Губы. Его губы на моей шее. — Ты безумие…

— Стой, — отшатываюсь. Вскакиваю со стула, обнимаю себя руками, в надежде скрыть подрагивающие пальцы, — У меня есть парень. Я не свободна. Возможно, тебе все-равно, но мне нет. Нет, понимаешь? — осознаю, что мечусь со стороны в сторону, кода Марк берет мои ладони в свои.

— Шшш, тише- тише, девочка. Я понял. Хорошо. Иди ко мне, Тая, — нежно, не настаивая, обнимает, и его руки словно весь мир от меня отгораживают, — Вот так, успокаивайся, а потом мы поедим. Не зря ведь ты всё это выбирала, верно? Всё хорошо, малышка, — гладит меня по волосам. Я бы навечно осталась в этих объятиях, если бы могла.

Ощущаю прикосновение губ к макушке и поднимаю голову. Он внимательно вглядывается в лицо, закладывая за ухо прядь волос.

— Невыносимо красивая нежная Вишня, — шепчет еле слышно.

— Ты путаешь мои мысли, — признаюсь.

Глаза в глаза. Мои руки на его плечах, а его — на моем лице и талии. Между нами — шёпот. Шёпот, откровенность и признание.

Марк закрывает глаза и запрокидывает голову. Когда он смотрит на меня снова атмосфера, между нами, уже другая.

Сама прекращаю то, что желаю продолжить: делаю шаг назад, прерывая объятия. Отхожу еще, но он ловит мою руку и ведет к столу. Усаживает, наливает в стаканы сок и берет приборы.

Повторяю процедуру чисто механически, настроение испорчено. Не могу объяснить. Знаю, что все сделала правильно, но счастья мне это не приносит.

— Прости… — смотрю в тарелку.

— Прекрати, — слишком резко звучит для насыщенного нервами вечера. — Тебе не за что извиняться, Тая. Я взрослый мужик и верная женщина вызывает во мне лишь уважение. А вот осел, отпустивший тебя одну и не утруждающий себя звонком вызывает лишь неприязнь. Не знаю, где мозги у этого парня.

— А он и не хотел отпускать. Просто путевку подарили родители. Он пытался заставить меня отказаться, но отношения лишь больше разладились.

— То есть он еще и обиделся на тебя за это? — вскидывает брови Марк, в усмешке приподымая уголок рта.

— Илья сложный человек, но не плохой, — да, я полностью согласна с ним, но глупое упрямство заставляет меня защищать своего парня.

— Конечно, просто особенно счастливой ты не выглядишь. Но он твой выбор, поэтому… — отпивает сок.

— Родительский, — слова срываются с губ раньше, чем успеваю подумать.

—Прости, что? — резко поворачивает голову мой собеседник.

— Мои родители считают его идеальной партией… — бормочу. Мне не следовало говорить это.

— И что? Они могут желать тебе в мужья хоть инопланетного жителя, решать –то все-равно тебе.

— Нет, ты не понимаешь. Я не могу отказаться, ясно?! — Марк расплывается, и я отворачиваюсь, чтобы он не видел моих слез.

Мужчина отодвигает свое кресло, берется за подлокотники моего и поворачивает к себе. Мы сидим впритык, его руки на моем подбородке заставляют поднять голову и смотреть в глаза.

— Почему не можешь? Что такого случиться, если ты откажешься?

Не скажу. Я никогда и никому в этом не признаюсь. Потому что это стыдно. А я хочу прекратить невольно запущенный мной процесс жалости.

Я хочу пожить так, как хочу я хотя бы немного. Хочу чувствовать. Хочу быть собой. И все это легче всего удается рядом с ним. Отец никогда не узнает об этом. Никогда.

— Поцелуй меня…

Сладости поцелуя, как пишут в книгах, я не ощущаю, как и в прошлый раз. Порок и возбуждение — вот описание его губам. Правильность его рук на моем теле не делась никуда, а желание в его глазах настолько отчетливо, что я ощущаю себя самой прекрасной женщиной этого мира. Именно женщиной, не ребенком. Самой красивой, самой сексуальной, а главное — его. Он сейчас мой, и всё, чего я хочу — дарить себя ему в ответ. Неизвестно сколько у нас времени: секунда, час, век, мы только начали поцелуй, а мне уже мало. Он моя вода, так же необходим. Я ощущаю это на каком-то животном уровне и не понимаю, где норма.

Поцелуй всё длится, распространяя жар по всему естеству, а его руки исполняют порочный танец на моём теле. Он точно знает, где касаться, потому что я выгибаюсь сильнее и сильнее под его ладонями, осознавая сладость мысли, что уклоняюсь от неизбежного. Наша игра продолжается. Нам нравится. Не желая оставаться в долгу, провожу руками по его плечам вниз, глажу грудь через белую футболку. Его руки — отдельный вид искусства: мышцы и вены, черт... Хочу нарисовать.