Митрофанов был с большого бодуна, это сразу бросалось в глаза. Его худое костлявое тело била похмельная дрожь. Длинная, похожая на корягу мужицкая рука уныло чесала заросшую светлыми патлами голову. И первый вопрос, который Ванька задал гостям, не отличался большой оригинальностью:

— Выпить есть?

— Колодезная водица не подойдет? — сердобольно поинтересовался Ярослав, наклоняясь к ведру, стоящему поодаль.

И прежде чем Ванька успел открыть рот во второй раз, он вылил ему на голову почти ледяную воду. Митрофанов ахнул, крутнулся на одной ноге, замахал руками, словно лебедь крылами, пытаясь воспарить в небеса, но по причине нелетной погоды вынужден был отложить воздушную прогулку и обессиленно рухнул на не шибко чистое крыльцо.

— Ах ты гад! — сказал он немного отдышавшись. — Не зря тебя народ в нехорошем подозревает.

— Канистра пива, — пообещал Ярослав. — Большая канистра, двадцатилитровая. Пиво первосортное. Оно будет твоим, если ответишь на мои вопросы.

— Предпочитаю водку, но готов взять и деньгами. Не сочтите меня жлобом, мужики, просто одолела бедность. А безденежье вредно отражается на организме.

Колодезная вода благотворно подействовала на хворающего Митрофанова. Выглядел он в эту минуту не просто вменяемым, а очень даже сообразительным. Сразу стало понятно, что за свои сорок лет Ванька много чего повидал и вот так просто этого деревенского налима за жабры не возьмешь.

— Самогонный аппарат у Ефросиньи ты украл? — прямо спросил Ярослав, отсчитывая страдальцу мятые купюры. — Сразу предупреждаю — не для протокола.

— Усек. — Митрофанов кивнул, принимая взятку. — Значит так: первый аппарат действительно взял я. Не украл, заметь, а позаимствовал на время. Выгнал бы продукт и вернул вещь на место.

— Где аппарат прятал?

— Сам понимаешь, дома хранить чужую собственность не станешь. А тут еще жена — выдра, теща-ведьма. Выкопал землянку на опушке. Все честь по чести. Оборудовал что твой блиндаж. Прихожу через день — нет аппарата. Можешь понять всю степень моего разочарования? У меня уже брага поспела.

— Ну и пил бы свою брагу, — рассердился Аполлон.—Какая тебе, алкашу, разница?

— А долги, мил человек? — ухмыльнулся в сторону поэта абориген. — Долги-то отдавать надо. Той же Ефросинье я литр задолжал и остальным прочим не меньше. Словом, как честный человек я не мог поступить иначе.

— А с аппаратом-то что? — не выдержал Ярослав.

— Украли аппарат, в том-то и вся проблема. Я было на Костю Кривцова подумал, но тот в город уезжал на два дня к родственникам. Так что алиби у него железное, как пишут в детективах. А более у нас не на кого подумать, разве что на инопланетян.

— Логика, однако, — ухмыльнулся Аполлон. — Если не Кривцов, то зеленые человечки.

— Зря ты меня подковыриваешь, уважаемый, — обиделся на заезжего поэта Митрофанов. — Мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем. И книжки всякие почитываем, и телевизор смотрим. Я одних сериалов про ментов, может, сотню пересмотрел. Пусть и не совсем трезвыми глазами. Скажу тебе прямо, нечисто у нас здесь.

— Это в каком же смысле нечисто? — не уловил связи между детективными сериалами и местными реалиями Кузнецов.

— Ладно, мужики, только вам и только под большим секретом, — Митрофанов понизил голос почти до шепота, — но так, чтобы никому в округе ни полслова. Скажут, шизанулся Ванька, допился до зеленых чертиков.

— Ты про свои полеты на тарелке, что ли?

— При чем тут тарелка?! — отмахнулся Митрофанов. — Про инопланетян я выдумал, конечно. Тут, брат такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Шел я месяц назад лесом. Врать не буду, сильно поддавши был. С кем пил и куда ходил, вам знать необязательно. Короче: выворачиваю я с лесной тропы на проселочную дорогу, это аккурат напротив Епихина колка было, и вот она прямо напротив меня останавливается.

— Кто она — тарелка?

— Какая тарелка? Карета! Самая натуральная, такая, как в кино про прежнюю жизнь. И кони — прямо загляденье. Целых шесть штук. Можете представить степень моего недоумения. Я, естественно, застыл как истукан на обочине и челюсть отвесил. Тут два хмыря ко мне подскакивают, фуражку с моей головы наземь сбрасывают и орут благим матом, кланяйся-де, холоп, матушке императрице. Загнули они мне салазки — не хочешь, да поклонишься. А из повозки вылезает расфуфыренная пава и благосклонно мне кивает. Чьих, говорит, ты будешь? Я вежливо отвечаю, что Митрофановы мы, потому как скрывать мне нечего. Человек я в округе известный, и не скажу даже, что только с плохой стороны. Баньку кому-то построить или печку сложить, это мы запросто.

— Ты рули к императрице, — попросил Аполлон.

— Передай, говорит, графу, Митрофанов сын, что через месяц я его навещу, пусть-де готовится к встрече. Села она, значит, в карету, хмыри с саблями вскочили на коней, кучер взмахнул хлыстом, и только пыль по дороге заклубилась.

— Мастер ты, Иван, байки рассказывать, — засмеялся Колян.

— А твой монгол на коньке-горбунке тоже байка?

— Монгол был натуральный, — обиделся Ходулин. — Кино у вас, наверное, поблизости снимают.

— Я тоже так подумал. Пошутили, мол, артисты над простым человеком. Но тут такое дело, мужики, дворец-то действительно восстановили. Буквально за месяц из руин подняли. Прямо скажу, не наши темпы.

— Какой еще дворец? — удивился Ярослав.

— Графский, — охотно пояснил Иван. — Его в семнадцатом году наши деды по камешку раскатали. Погорячились, с кем не бывает. А графа этого еще в восемнадцатом веке пришили. С тех пор он никак успокоиться не может, все бродит и бродит по округе.

— Двести с лишним лет бродит? — не поверил Аполлон.

— Ну, посмейся, посмейся, — Митрофанов тряхнул головой. — Люди вы городские, вам наших проблем не понять.

— Может, графские развалины какой-нибудь новый русский восстановил? — Ярослав пожал плечами. — Сейчас это модно. Где этот дворец-то?

— На холме. Колян знает туда дорогу.

— А что там восстанавливать? — удивился Ходулин. — Там же от дворца три обросших мхом камня остались.

— А я о чем тебе говорю?! Новый ты русский или старый, но не бывает такого, чтобы за месяц такой домище отгрохать. А главное, никого к дворцу не подпускают. Я сунулся было, так на меня двух кобелей натравили. Еле ноги унес. Костя Кривцов считает, что это не простые кобели, а оборотни, но за его фантазии я ручаться не могу.

— Кривцов тоже был у дворца?

— Народ у нас любопытный, всем хочется посмотреть, кто это так ударно трудится за высоченным забором.

— Ну а про Катюшу что скажешь?

— Ходулинская порода. А у них, да простит меня Колян, все бабы ведьмы. И далеко не в переносном смысле. Я ведь к Ефросинье сватался, прежде чем на своей мымре жениться.