Выражение это было довольно старым. Еще св. Павел писал о духовной битве воина Христова. В V и VI вв. «воинством» (militia) называли белое духовенство, сражавшееся за веру в миру и отличавшееся от монашества. На рубеже XII в. епископ Ив Шартрский, человек очень принципиальный, но открытый для компромисса, написал некоему Роберу: «Ты должен сражаться с духом зла; и если ты желаешь воевать с уверенностью, вступи в лагерь воинов Христовых, сведущих в военном ремесле». Для человека XX в. в этом чрезвычайно воинственном лексиконе, применяемом прежде всего к духовным битвам, нет ничего удивительного!

Но Григорий VII ввел новшество, истолковав это выражение в буквальном смысле. В результате воинство Христово оставило поледуховной брани ради поля битвы. Оно стало армией рыцарей готовых к войне с врагами христианства. Противники григорианской реформы неистовствовали: Григорий VII призывал к кровопролитию и обещал отпущение грехов всякому, кем бы он ни был и что бы он ни совершил в прошлом, если он будет силой защищать наследие св. Петра. Возмутительно! Это означало оправдание, даже освящение убийства.

Однако григорианские идеи взяли вверх, и после смерти Григория его последователи доработали их. Епископы, говорило большинство из них, воевать не могут…

Так изложил свою точку зрения по этому вопросу григорианский богослов Бонизо. Эти идеи зазвучали с особенной силой в конце XI в. Мирянам Церковь предлагала принципиально новый путь спасения — сражаться с врагами христианского миропорядка. До этого времени миряне могли надеяться на отпущение грехов только при условии монашеского пострига: «обратившийся» рыцарь должен был торжественно отказаться применять оружие. Основание церквей и монастырей, пожертвования — это хорошо. Но самому поступить в монастырь — лучше.

Концепция спасения, предложенная Григорием VII, была совершенно иной, поскольку он заявил, что у мирян есть поле для своей собственной борьбы с врагами Христа и они не должны от нее уклоняться. В 1079 г. папа упрекнул аббата Клюни, который принял в монахи Гуго I Бургундского. Лучше бы ему остаться мирянином! Тот факт, что подобные идеи не были приняты сразу, не должен удивлять, так как они противоречили давней христианской традиции. Можно понять чувства св. Бернарда — в прошлом рыцаря, оставившего мир, — когда в 1126 г. он сожалеет о вступлении графа Гуго Шампанского в орден Храма — почему он не захотел сталь цистерцианцем, как сам св. Бернард?

Однако эти идеи отвечали глубинным потребностям рыцарского общества. Иначе как объяснить успех призыва к крестовому походу?

Папа, выбрав целью священной войны освобождение гробницы Христа, одновременно указал рыцарю путь к спасению:

Монах Гвиберт Ножанский оказался более проницательным, чем монах Бернард из Клерво!

Крестоносец

С помощью мира Божьего епископы указали на источник зла — рыцарей — и объявили им, в чем заключается их долг. Введя перемирие Божие, они предложили аскезу, приспособленную к условиям и образу жизни рыцарей. С помощью тройственной формулы, крестовых походов и торжественного посвящения в рыцари они в конце концов интегрировали рыцарство в христианское общество.

Будучи священной войной за освобождение, а после 1099 г. — за сохранение Святых мест, крестовый поход являлся еще и паломничеством. Об этом свидетельствуют бытовавшие в Средние века выражения — например, «святой поход», который передает мысль о продолжительных усилиях, предпринятых с целью добраться до гробницы Спасителя. Историк Амбруаз в своей книге «История священной войны» рассказывает об осаде Акры армией Ричарда Львиное Сердце: для него, вне всякого сомнения, крестоносцы были «пилигримами».

Покаянное паломничество отражает новую духовную атмосферу, порожденную клюнийским монашеством. В XI в. оно пережило необычайный расцвет, и по выражению И. Правера, часто являлось «делом коллективного искупления». В целом паломничество свидетельствует об искренних вере и чувствах. Но — и можно сказать, что это его непредвиденный эффект, — оно заставило пуститься в путь самых недостойных представителей христианского мира. Нам известны имена нескольких закоренелых грешников, ставших «завсегдатаями» на привычных машрутах пилигримов, например Фульк Нерра, граф Анжуйский.

Организаторам крестовых походов и военным орденам, когда настало время их создания, приходилось приспосабливаться к этойситуации, либо привлекая к своей борьбе желающих из числа пилигримов на время их пребывания на Востоке, либо вербуя отпетых головорезов, от которых Запад избавлялся, отправляя в покаянные паломничества. Однако потребность латинских государств в воинах перевешивала все остальные соображения.

Начиная с работ Поля Альфандери (La Chretiente et l`Idee de croisade), в науке господствовало мнение, что в чистом виде идея крестового похода существовала только во время Первого крестового похода и единственного народного похода во главе с Вальтером Голяком и Петром Пустынником. Но уже двадцать лет назад историки выступили против этого однобокого взгляда, чтобы доказать, что на самом деле этой идеей была пронизано все западное общество. По мнению А. Вааса, крестовый поход стал основной возможностью претворить в жизнь рыцарский идеал. «Переход» (passage) за море был внешним выражением религиозного сознания рыцарства. Крестовый поход — это прежде всего феномен, связанный с сущностью рыцарства; все остальное либо маргинально, любо вторично.[20]

Безусловно, крестовый поход переходил из одной крайности в другую, но фундаментальная идея все равно оставалась в силе. Доказательством тому служит орден Храма. Так чем же он был, в конце концов? Оригинальной организацией, воплотившей в себе модель рыцарей Христовых; орденом, примирившим непримиримое и сведшим воедино две несовместимые функции — воина и монаха, устранив любой источник противоречий между ними. Этот орден стал настоящим «воплощением идеологии крестовых походов на постоянной основе, а не только на ограниченное время, как это было с крестоносцами».[21]

Все эти идеи можно встретить в прекрасном тексте «Песни о крестовом походе на альбигойцев» Гильома де Тудель. Это произведение датируется XIII в., но, кажется, идеология рыцаря Христова к этому времени не успела устареть. Дело было в 1216 г. Крестоносцы Симона де Монфора только что завладели замком Терм. Потерпев поражение, граф Тулузы…