А я направился в ФСБ. Я позвонил начальнику пресс-службы ФСБ и договорился о встрече.

— Приходи, — сказал начальник. — А чего тебе, Андрей Викторович, из-под нас, грешных, надобно?

— Да вот думаю у вас пару секретов государственных перекупить… Продашь?

— Запросто. Торгуем налево-направо.

Приходи. Выписываю пропуск.

И я поехал на Литейный. Попарился в пробках на Фонтанке и добрался всего за полчаса. Пешком бы дошел быстрее…

— Ну, — весело сказал подполковник Острецов, — какие секреты тебя, Андрей Викторович, интересуют? Недорого продам.

— Год назад погиб ваш сотрудник — Олег Гребешков, — сказал я.

Острецов сразу переменился в лице.

— Да, было такое дело… До сих пор не раскрыто.

— Расскажи, Алексей Иваныч.

— А что, собственно, рассказывать, Андрей? Семнадцатого апреля прошлого года майор Гребешков не вышел на службу. Позвонили — не отвечает. Худого сначала никто не подумал, но после рабочего дня один из сослуживцев заскочил к Олегу домой. Дверь оказалась не закрыта… тело лежало в комнате. Стреляли в упор, дробью… из двух стволов. Соседи накануне выстрел слышали. В начале десятого, вечером. Но значения не придали. Нормально, да? Грохот от выстрела из двустволки на весь дом, а «значения не придали»… Следов никаких, видимых мотивов — тоже.

В общем, «глухарь» классический… А ты почему спросил?

— Убийство сотрудника ФСБ не рядовое явление, — уклончиво ответил я. — Он в архиве работал?

— Да, в архиве.

— Скажи, Алексей Иваныч, а смерть Олега Гребешкова не могла быть связана со службой? Рассматривали вы эту версию?

— Разумеется. В нашем деле версию о связи убийства с профессиональной деятельностью рассматривают обязательно.

— И?

— У нас нет никаких оснований связать смерть Олега со служебными делами.

Тем более, как ты сам понимаешь, архив — это архив. Если бы он был опером или следаком… Тогда, разумеется, можно было бы предположить мотив мести. Хотя и это предположение почти из области фантастики. А архивист? Ну ты же сам понимаешь…

— А что он был за человек?

— Нормальный мужик. Историк по образованию. К нам пришел после универа. В девяностом году. Ты сам прикинь — девяностый год! Нас же тогда травили по-черному: палачи! Душители!

Бериевские недобитки… А человек пришел к нам. На оклад копеечный и перспективы туманные.

— А что же привело его к вам? Я бы понял, если бы он пришел на оперативную работу, за, так сказать, «романтикой чекистских будней»… Но в архив!

— Олег — историк. Очень увлеченный был человек… Рассчитывал в нашем архиве найти материалы по Троцкому.

— Нашел?

— Не — знаю. Но крайне маловероятно.

— А в вашем архиве, кстати, есть документы Троцкого — письма, дневники?

— Ты что — смеешься? Такие вещи в Москве.

— Точно?

— Точнее некуда, Андрей Викторович.

К нам не раз поступали запросы от музеев, из научных организаций… Дали бы с радостью, но ни одной бумажки с подписью Льва Давидовича у нас нет.

— Странно, — сказал я. — Может быть, уничтожены?

— Нет, Андрей, у нас ничего не уничтожается… На наших папках стоит гриф «Хранить вечно»… В Москве, в августе девяносто первого, жгли агентурные дела.

Но это другая песня. Это было, когда толпа на штурм главного здания КГБ СССР пошла.

— Да, я в курсе…

— Ну а теперь колись, инвестигейтор: хочешь заняться убийством Гребешкова?

— Да, — ответил я, — хочу… попробовать.

Острецов посмотрел с прищуром:

— Я, — сказал он, — тебя, Андрей Викторович, уважаю. И, разумеется, приветствую твое желание, но…

— Что «но»?

— Видишь ли, Андрей… Мы ведь провели собственное расследование. Нам, как ты понимаешь, небезразлично, когда убивают наших сотрудников. Поверь, что сделано все возможное. ГЛУХАРЬ!

…От Острецова я ушел в полном недоумении. Дело Гребешкова заинтриговало меня окончательно. Убийство сотрудника ФСБ — факт из ряда вон и, разумеется, «чекисты» рыли землю. А работать они умеют. Сколько бы комитет ни крыли, а профессионализм не отнимешь… и если чекисты не смогли поднять дело… то что же это значит?

* * *

— Глухарь это значит, — сказал Зудинцев.

— А может, и нет, — сказал Родион.

— Что ты имеешь в виду?

— Я так думаю: нашли они убийцу. Но решили: суд наш гуманный даст ему лет восемь-десять… А они сами приговор вынесли. И привели в исполнение.

— Э-э, брат Родя, — сказал Зудинцев, — куда тебя понесло… Это уже из романов господина Бушкова: тайные ликвидации и прочее… Бред!

— А я думаю, — ответил Родя, — что так все и было. И ежели мы хорошо изучим круг знакомых Гребешкова, то наверняка найдется человек, который после убийства этого архивиста «покончил жизнь самоубийством» или погиб в результате «несчастного случая». Или просто исчез. Нашли комитетчики мокрушника. Нашли — и грохнули!

— Глупости, — сказал Зудинцев.

А я не сказал ничего.

* * *

На следующий день я собрался поехать в университет. Убийство Олега Гребешкова меня зацепило. Если бы его забили пьяные гопники или если бы его квартира была ограблена — все было бы понятно… Но из его квартиры, как выяснил Зудинцев в Калининском РУВД, ничего не пропало. Ничего! Там, правда, и не было ничего ценного, но в домашней библиотеке убитого находилось несколько редких книг да еще видеокамера… Камеру-то грабитель мог бы прихватить. Но не сделал этого.

Из материалов дела следовало, что Олег Гребешков был человек неконфликтный, непьющий, врагов не имел. После развода с женой в девяносто первом году жил один… Те, кто знал Гребешкова, говорили: книжный червь. Питался одной архивной пылью.

Так кто же, черт побери, вогнал две порции дроби в тихого сотрудника ФСБ?…? Бывшая женушка? Любовница? Троцкист?? Муж любовницы?

Ерунда, все эти версии следственная служба ФСБ отработала. Если бы хоть что-то там было, они бы это раскрутили.

Но они перелопатили все ближнее и дальнее окружение Гребешкова и ничего не нашли. НИ-ЧЕ-ГО.

Впрочем, в ФСБ, скорее всего, не знают о существовании Троцкиста… Я понятия не имею, связан ли как-нибудь Троцкист с Гребешковым, но что-то мне тут не нравится. Пожалуй, я зря скрыл от Острецова историю со звонками Троцкиста.

Сегодня же позвоню и поставлю Алексея Ивановича в известность.

Я почти доехал до университета, когда запищал телефон.