Эканиор слегка скривился: вот в этом весь дядя — всегда предпочитает быть в курсе всего. Но делать нечего. Всего адмирал, конечно, раскрывать не собирается, но хоть что-то придется рассказать.

— Дело в том, дядя, что пару часов назад капитан одного из патрульных средних рейдеров доложил мне…

Старшина Клом в Пустоте разменял уже пятый десяток. Начинал он еще сопливым мальчишкой-монтажником на знаменитых Сиконайских верфях в системе Талгесты. Так что когда его призвали во флот, святые стихии оборонили его от попадания в экипаж и уж тем более в десантные силы флота, поскольку еще на сборном пункте в него буквально вцепился старший шип-механик. Ну еще бы, к своим двадцати двум стандартным годам он имел уже полтора года чистого пустотного срока, одиннадцатый разряд и допуск к работе со всей номенклатурой пустотного газорезного оборудования. Что еще раз подтвердило мудрую мысль его отца, заключавшуюся в том, что человек с делом в руках всегда сумеет устроиться куда как выгоднее, чем обычный бедолага. Впрочем, всю мудрость этой мысли старшина Клом осознал чуть позже, когда через пару лет практически вся его призывная команда сложила свои косточки во время сорнейского мятежа, как раз прикрывая эвакуацию гражданских транспортов и самоходного дока, в котором тогда еще не старшина, а старший монтажник Клом и находился.

В систему Эсгенты старшина попал перед самой атакой канскебронов. Прибыл туда в составе команды флагманского механика для участия в ремонте «Королевы Эоны», флагмана одиннадцатой эскадры. И соответственно попал как кур в ощип. «Королева Эона», краса и гордость императорского флота, только что прошедшая модернизацию на местных верфях, как раз ожидала калибровки сердечников главного хода и юстировки прицельных систем, так что к моменту атаки представляла собой не грозную боевую единицу, каковой несомненно бы стала, если бы все работы были закончены, а просто большую и удобную мишень с тысячами матросов, инженеров, наладчиков и монтажников в отсеках. Спасла старшину эффективность канскебронских контролеров. Засветив по неподвижной туше «Королевы Эоны» со всей дури раз шесть и не дождавшись сколь-нибудь заметного противодействия, Первый контролер атакующего флота отмаркировал изуродованный корабль как небоевую цель и перестал обращать на нее внимание. Подарив этим самым жизнь почти двенадцати тысячам человек, запертым в лишенных энергии отсеках корабля. Хотя никто из них до самого конца битвы не мог быть уверенным, что это не всего лишь временная отсрочка.

Старшину Клома тогда заперло в заблокированном шлюзе. Он со своей бригадой как раз проводил монтаж внешних ферм сенсоров наведения. Они почти уже закончили, работы оставалось еще минут на двадцать, когда из инженерной секции поступила команда срочно вернуться внутрь корабля. Старшина со своими парнями едва успел войти в шлюз, как все и началось. Приводы люков вырубились практически сразу же. И шестеро монтажников, у которых осталось всего по паре кислородных патронов, оказались отрезаны в загерметизированном шлюзовом отсеке, сотрясавшемся от залпов канскебронов, расстреливавших столь опасно выглядевшую цель мощными совмещенными залпами. Что они пережили за те часы, описать словами довольно сложно. Но с другой стороны, все битвы — это сонмы маленьких личных трагедий, навсегда изменяющих жизнь тысяч и миллионов людей. Зачастую ломающих эту самую жизнь, но иногда, причем довольно часто, выводящих ее на какой-то другой уровень, недостижимый никаким иным способом. Потому что именно в такие моменты люди до самых печенок осознают, насколько коротка и хрупка твоя собственная жизнь. И сколь мало значат те причуды и удовольствия, которые ты так высоко ценил тогда, во времена мира и покоя. И сколь незначительны все твои горести и трагедии перед лицом вот этого, возможно близкого, небытия…

Когда последний кислородный патрон был использован почти наполовину, старшина понял, что что-то надо делать. Ждать помощи изнутри бесполезно. К тому моменту корабль уже перестали сотрясать залпы канскебронов, поэтому в принципе можно было рискнуть и, вскрыв газовым резаком внешний люк, попытаться добраться до другого шлюза. Но никто не мог гарантировать, что другой шлюз окажется в рабочем состоянии. Поэтому после короткого обсуждения было принято решение пробиваться вперед по коридору, где через две переборки в одном из освобожденных ангаров бортовой техники была оборудована большая реммастерская газорезательного оборудования, в которой находились и несколько аппаратов по регенерации кислородных патронов. Переборки резали отчаянно, в два резака, с нарушением всех мыслимых норм техники безопасности. У двух монтажников поплавились рукава скафандров. Когда разрезали последнюю переборку, на ногах оставались только сам старшина Клом и еще один тщедушный паренек. Остальные уже корчились на полу отсека от удушья. Проем образовался не слишком широкий, поэтому пролезть сумел только паренек, который и приволок с десяток заряженных кислородных патронов. Однако одного монтажника откачать так и не удалось. Задохся. Сам старшина получил «кессонку» второй степени и подлежал полному списанию, но отбитые канскеброны нависали над системой явственно ощутимой всеми угрозой, а вокруг верфей громоздились горы искореженного металла, которые требовалось срочно, немедленно, еще вчера, вновь сделать пригодными к полетам и стрельбе.

Так что на заключение врачей было благополучно положено, и старшину Клома включили в бригаду таких же, как он, полуинвалидов, обозвали ее «командой ограниченного допуска» и записали в допуски рекомендацию использовать только в отсеках с атмосферой, «пригодной для пребывания без скафандра». Но пустотных сварщиков и газорезчиков катастрофически не хватало. Поэтому этими рекомендациями мог подтереться любой желающий. Впрочем, никто особо не роптал. Все понимали, что, если эти груды металла в самом скором времени вновь не превратятся в грозные боевые корабли, выдавать допуски по здоровью всем присутствующим будут уже канскеброны. А об их прагматичном подходе все были наслышаны. Поэтому, пока основная масса ремонтных работ не была закончена, все пахали как проклятые. Но… с другой стороны, медики ведь не зря носят это гордое звание. По сути, оно подразумевает, что они немножко лучше разбираются в том, как работает и на что способен человеческий организм. Так что не прошло и трех месяцев, как старшина Клом, заканчивая очередной шов на внешней обшивке очередного (уж он и не помнил по счету какого) корабля, внезапно почувствовал удушье, которое затем перешло в судорогу грудных мышц, тут же перекинувшуюся на левую руку. Газовый резак вырвался из ослабевших пальцев и благополучно стартовал в Пустоту, чудом не задев ни самого старшину, ни кого из соседей. А сам старшина не последовал за ним только благодаря тому, что, согласно требованию техники безопасности, за столько лет въевшемуся в плоть и кровь и уже ставшему привычкой, был пристегнут страховочным тросом к монтажной ферме.

Очнулся он в лазарете подключенным к системе искусственной вентиляции легких. Рядом стоял военный медик и, матерясь вполголоса, листал распечатку с его медицинской карты.

Из лазарета старшина вышел с «кессонкой» первой степени и строжайшим запретом на работу в Пустоте. Основной аврал к тому моменту закончился, так что на рекомендации медиков теперь стали обращать несколько больше внимания, поэтому его уже никто не гнал в шлюз и наружу. Но с другой стороны, все, что старшина Клом умел действительно хорошо, можно было делать только там. Поэтому перед ним явственно засветила отставка. И в общем-то старшина был не против. Он достаточно послужил и уж точно заслужил маленький домик с садиком у тихого пруда или небольшую, уютную квартирку на тихой окраине. Но вот незадача — система Эсгенты его никак не прельщала. Потому что, несмотря на всю громогласную имперскую пропаганду, старшина был уверен, что канскеброны вернутся. И скоро. И уж тогда остановить их будет куда как сложнее. Да и даже если остановят, то ненадолго. Рано или поздно канскеброны утвердятся здесь, в этой системе. А это означало неминуемый конец мечты насчет домика и спокойной старости. Поэтому Клом был полон решимости оставить между собой и канскебронами максимально большее число парсеков. И как можно скорее. А сие означало, что, к тому моменту как завершатся все бюрократические процедуры по поводу его увольнения, ему лучше находиться здесь, в Пустоте, на базе флота. Потому что именно здесь были наибольшие шансы быстро найти подходящую оказию. Поэтому-то старшина Клом и ошивался здесь, выполняя всякие мелкие поручения старшего инженера эскадры и не торопясь на поверхность, в санаторий, где обретались бедолаги типа него, также ожидавшие списания в отставку.