вонючие и озябшие. Они были на огороде, где подкормили водорослями компостную яму. В гостиной на полную громкость орали телевизор и Гортензия:

– Выключи эту чертову музыку! Я не могу сосредоточиться!

– Иди в свою комнату! – отозвалась Беттина и снова запела «Tell теее youuu love те Junniiie»…

– А я хочу сидеть в гостиной! Ты не можешь мне помешать!

Беттина повернулась к двум старшим, которые как раз вошли.

– Скажите этой зануде, что она меня заколебала! – она указала на Гортензию исполненным презрения большим пальцем.

– Она сняла наушники, как только вы ушли! – закричала та. – И врубила телевизор на полную громкость! Только чтобы всем досадить!

Шарли подошла и нажала на кнопку, телевизор издал удивленное «упс» и смолк. Беттина вышла из себя:

– Достали! Пусть пишет свои глупости где-нибудь в другом месте!

– Это не глупости! Не глупости! Не…

Гортензию душили слезы. Ничуть не тронутая этим, Беттина фыркнула:

– Дура!

Она нажала кнопку телевизора, который издал не менее удивленное «ипс» и снова заорал. Гортензия горько расплакалась.

– Довольно! – рявкнула Шарли.

Она выдернула шнур из розетки. Телевизор издал возмущенное «квак» и замолчал, на этот раз окончательно. Вне себя от ярости, Беттина выхватила у Гортензии тетрадь, которую та прижимала к животу. Ручка пролетела через всю гостиную. Беттина расхохоталась и запрыгала как безумная вокруг стола, размахивая тетрадью во все стороны. Гортензия побелела.

– Отдай! – выдохнула она.

– Отдай ей, Беттина! – взмолилась Женевьева.

Гарцуя вокруг стола, Беттина наугад раскрыла тетрадь и прочла басом:

– …обращает на меня не больше внимания, чем если бы я была кофеваркой. Но я наблюдаю и сужу. А кофеварка, которая судит, может сделать очень больно…

Беттина радостно заржала, извиваясь от счастья.

– Кофеварка, которая судит? – выкрикнула она, потрясая тетрадью, как знаменем. – Что за бред ты пишешь, моя милая? И ради этой чуши ты нас всех достала?!

Гортензия так побледнела, что стала почти серой. Она бросилась животом на стол и схватила сестру за свитер. Беттина вырывалась, отталкивала ее руку, била по ней, кричала: «Пусти! Пусти!», но Гортензия держала крепко.

Шарли тоже ринулась через стол, наобум, без определенной цели. Женевьева подумала, что пора принять мужественное решение, которое она никогда не примет. Например, вылить на всех кастрюлю холодной воды.

Услышав внезапное покашливание, все замерли и обернулись.

В дверях гостиной стояла незнакомая девочка. Девочка в темно-синем пальто и с тяжелой косой, спокойно лежавшей на правом плече. Своими ясными вопрошающими глазами она рассматривала четырех сестер. Рыдающую от злости Гортензию на столе, вцепившуюся в свитер Беттины, которая размахивала тетрадью и хохотала как одержимая. Растрепанных Женевьеву и Шарли, от которых воняло тиной и подгнившими водорослями.

– Здравствуйте, – сказала незнакомка. – Я позволила себе войти. Звонила четыре раза.

В ее устах это прозвучало как констатация факта, ни в коем случае не упрек.

– Я Коломба, дочь Андре-Мари. Мама, наверное, вам говорила.

– Коломба! – воскликнула Шарли, выпрямляясь. – Ну конечно!

– Вы ждали меня позже, я знаю, но Национальная компания железных дорог не оставила мне выбора. Либо приехать сейчас, либо к полуночи.

Голос у нее был ровный, мягкий, текучий.

– Ты правильно сделала, – дружелюбно сказала Женевьева.

Беттина с любопытством уставилась на эту голубку, которая ворковала очень странные фразы типа «Национальная компания железных дорог не оставила мне выбора». Внимательно ее рассмотрела и почти сразу же поняла, что никогда не подружится с этой девочкой.

Гортензия, воспользовавшись моментом, выхватила у сестры тетрадь и спрятала под футболку.

Дверь с грохотом открылась вновь. Ветер бросил на ковер бедную Энид, взъерошенную, почти бездыханную, дрожащую.

– В парке живет призрак! – пропищала она. – Он плачет и поет! Я только что его слышала!

Шарли послала Коломбе улыбку, от всей души желая, чтобы она вышла успокаивающей.

* * *

Беттина была в привилегированном положении – она имела ванную для себя одной. Это был не подарок сестер, просто ее комната единственная располагалась у башенки. И всем так было спокойнее, ведь Беттина занимала ванную от сорока пяти минут (если торопилась) до двух часов и больше (по воскресеньям, в каникулы и праздники).

Для Беттины это было в порядке вещей. Но только не в те дни, когда в доме бывали гости. Ее комната соседствовала с гостевой спальней, и ей, хочешь не хочешь, приходилось делить СВОЮ ванную с любым гостем Виль-Эрве.

Ей и выпала честь показать комнату Коломбе.

– Вот, – сказала она, открывая дверь гостевой спальни.

– Очень красиво. И… о, окно выходит на море!

Вечно одно и то же. Как будто они увидели Большой каньон на Марсе. Привычно-пресыщенным пальцем Беттина указала в коридор.

– Ванная рядом.

Она убрала со стула следы своих утренних примерок: свитера, платья, юбки, брюки, рубашки, – скомкав, бросила все в корзину для белья и закрыла ее с громким хлопком.

– Это всё твои коробочки? – восхитилась Коломба. – И эти чудесные флакончики?

Беттина забрала одну коробочку и два флакона, освободив десять квадратных сантиметров на заставленной до упора полке.

– Вот, можешь поставить сюда свои вещи, – сказала она.

– У меня нет ничего такого. Я вообще не умею краситься, – призналась Коломба с виноватой улыбкой. – Пробовала один раз. Жуть. – Она поколебалась: – Ты меня научишь?

– Ммм, – промычала Беттина, ничего не обещая. – Вот платяной шкаф. Он полон, но у тебя, кажется, не так много… э-э… одежды.

Коломба похлопала по своему чемоданчику.

– Верно, – засмеялась она. – Никогда не беру с собой много вещей в путешествия.

Беттина вынуждена была признать, что Коломба лучилась какой-то особенной красотой, когда смеялась. Но эта коса – вообще изврат. А туфли! И эти унылые шмотки!

– Ты много путешествуешь? – спросила она из вежливости.

– Мои родители работали в лабораториях по всему миру. Токио. Рио. Кабо-Верде. Абиджан. Я ездила с ними. Но два года назад мама захотела вернуться. Я была очень рада.

Беттина посмотрела на нее с презрением. На что жалуется эта сопля? Что объехала полмира в тринадцать лет?

– Я люблю долгие ванны, – сказала она. – А ты?

– Я скорее беглый душ, – ответила Коломба. – По-быстрому, – добавила она, заметив выражение лица Беттины.

Беглый душ. Впечатляет. Беттина поостереглась выказать свое облегчение. Она была уверена, что Коломба ответила так нарочно. Напрасный труд. Беттина терпеть не могла, когда с ней пытались быть милыми. Ей это казалось притворством или, хуже того, непростительной глупостью.

– А что это за дела с призраком? – вдруг спросила Коломба.

– Ничего особенного. Это Энид.

– Энид? Что такое Энид?

– Такая штучка, которая носит заколки с Милашкой Мими и очень много болтает. Она же моя младшая сестра.

– О, прости.

– Ничего. Не всем же достаются такие имена, как у тебя.

Беттина сохраняла