Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тексте, написанном в соавторстве с Александром Гэллоуэем, Такер указывает на то, что встречающиеся в природе заболевания не имеют причины (помимо самой природы), в то время как биологическое оружие указывает на создателя и распространителя. Понятие «нулевого пациента»[57] становится поворотной точкой или межевым знаком между кажущейся зловредной природой и человеческой злонамеренностью[58]. Однако, как отмечают авторы, схожесть между искусственной и природной вирусной вспышкой в том, что ни у одной из них не может быть полностью предсказуемых последствий[59].
Согласно Такеру, заражение парадоксально тем, что оно требует закрытия границ и жесткого манипулирования сетями, несмотря на тот факт, что сама жизнь (биологически и культурно, с точки зрения человека) определяется заимствованием энергии из окружающей среды через открытость простертых посредством сетей границ. Как уже было сказано, вирусное вовлечено в радикальное состояние открытости, — открытости, завершающейся за счет работы разлагающейся жизни, так как разложение — это рассредоточение и распространение в биосферу содержащейся в телах жизни в качестве удобрения. Это разложение моделируется и перенаправляется биооружием. Старейший пример использования биооружия заключается в катапультировании трупов внутрь крепостей с целью распространения заболеваний и выкуривания врагов запахом гнили и опасностью миазмов[60]. В «Девяти диспутациях об ужасе» Такер подчеркивает, что многие размышления о вирусах сосредоточены именно на инфицированном теле, а не на самом вирусе[61]. Подобная корпореализация[62] вновь утверждает разделение между жизнью и вирусом, укрепляя допущение, что патология — противоположность, а не часть самой жизни[63].
Критика, осуществляемая Такером, соотносится с примером из «Эпидемии» в том, что фильм подходит к болезни с точки зрения инфицированных тел, а не самой инфекции. Фильм упускает из виду, что назначение затяжной, простертой за счет разложения смерти в том, чтобы довести тошнотворную открытость вироидного до ее окончательного завершения, до распространения не только болезни, но и разложения и открытости за пределы тела и телесного. Таким образом, перед нами встает следующий вопрос: насколько телесным должно быть вирусное, не теряя при этом свою способность к биологическому открытию, размягчению и разложению?
Перенесемся в куда более странные места. Кошмарное микробное, связанное с научной фантастикой и мирами ужасов (нашествия вампиров и зомби, контролирующие разум паразиты и тому подобное), с еще большей легкостью наводит на мысль о предполагаемом тёмным витализмом вторжении времени в пространство посредством разъедающей жизни в ее мельчайших формах. В этом смысле даже крошечный организм воплощает внешние силы, приходящие из-за пределов того, что понимается под природой.
Связка продуктивности и разложения, конкурирующих между собой, хорошо схвачена в серии видеоигр «Обитель зла», где повествуется о различных вспышках вирусов, которые получены с помощью биоинженерии и которые реанимируют мертвые ткани, замещая митохондрий некогда живого организма. «Обитель зла» — это аффективное и эстетическое замыкание участвующих в (вос)производстве жизни сил (в равной мере как роста, так и разложения) исключительно на силы смерти и разложения. Тот факт, что в игре зомбифицирует именно Т-вирус, превращая мертвых в «живых» носителей заболевания, — это шаг к де-материализации или, точнее, де-корпореализации микроба, вируса и им подобных сущностей.
Как напоминает Такер, первая многопользовательская версия игры «Обитель зла» — «Вспышка» — моделирует связность вируса с помощью связности интернета[64]. Тупая опустошенность аватара, его управляемость пользователем извне, хорошо сочетается с телом как жертвой зомбифицирующей вирусологии, находящимся уже за чертой открытости (в смысле Негарестани), где его нельзя представить себе как тело.
Графический роман и игра «Мертвый космос» идут еще дальше в своей прорисовке таких крошечных монстров. Некроморфы — паразиты, захватывающие контроль над мертвыми тканями и мгновенно зомбифицирующие их, — представляют собой форму жизни, которая выступает не только как заболевание и возбудитель инфекции, но и наделена сознанием как особого рода коллективным разумом. Источником последнего выступают сверхорганические, планетоподобные существа, называемые Лунами. Некроморфам нет дела до хрупкости человеческих жизней, хотя они и понимают (в отличие от вируса или просто микроорганизма), что люди обладают сознанием. При этом некроморф и захваченный им человек не могут быть с легкостью отделены друг от друга. Некроморфы деформируют и на молекулярном уровне перестраивают и пересобирают мертвые ткани (в том числе и костные) своих жертв, наделяя носителей не просто голодом зомби, но лихорадочной потребностью в неистовом увеличении суммарной массы мертвой плоти. И все это только ради того, чтобы распространить затяжную смерть некроморфного существования. Финальная стадия заражения некроморфами: как только вся органическая жизнь той или иной планеты оказывается некроморфизирована, массы мертвой плоти стягиваются и собираются в виде гигантского сверхорганизма Кровавой Луны, подобно естественному спутнику вращающейся вокруг планеты и снаружи покрытой каменным панцирем, который защищает кишащую внутри массу плоти.
Важно здесь то, что если атакующие зомби для обнаружения цели полагаются на способности мозга, пусть и сниженные, и поэтому с ними можно справиться, лишив головы, то некроморфов следует расчленять до тех пор, пока они не перестанут двигаться. Более того, некоторые воплощения некроморфов «требуют» единственно возможного способа своего расчленения, определяемого их индивидуальным устройством и позволяющего их обездвижить, — разработчики игры назвали это стратегическим расчленением (strategie dismemberment). Подобную стратегию атаки не центра организма, а его конечностей, можно сопоставить с джихадистской стратегией машинерии суховершинности (dieback machinery)[65], описанной в статье Негарестани «Милитаризация мира: отсутствие террора или террор отсутствия?»[66]. Тогда стратегия суховершинности, применения которой к себе требуют некроморфы, представляет самонавязываемое иссушение, отдающее в расход экстериорность тела с целью защиты его вирусной интериорности. Нельзя полностью уничтожить некроморфов, можно лишь обездвижить или замедлить их носителей.
Многое было сказано относительно философского рассмотрения заражения, но в основном все сводилось к поэтическому. Метафизическая же битва ведется за то, чтобы снять вирус с его биополитического якоря и перенести в биофилософию, не впадая при этом в философию биологии. Биополитика — это средство, путем которого государственные структуры регулируют или хотя бы пытаются регулировать все аспекты человеческой и, возможно, не-человеческой жизни, тогда как философия биологии в самом обобщенном смысле спрашивает, что такое жизнь. Такер отличает биофилософию от философии биологии по тому, что первая мыслит «периферийную жизнь» и притом мыслит ее онтологически, тогда как вторая обдумывает вопрос «что такое жизнь?» и делает это эпистемологически[67]. Биофилософия утверждает, что жизнь представляет собой многообразие, которое, как Такер предлагает, может быть задействовано