с самого утра. Попив чаю, Беспалов направился на другой конец села. Церковь построили там. Говорят, что на этом месте до войны тоже стоял храм, но перед самой войной сгорел.

В церкви было прохладно и почти пусто. Служба уже закончилась, а может быть, ее не было вовсе. Около батюшки стояли три женщины, он о чем-то говорил с ними. Переступив порог, Беспалов остановился и, перекрестившись, поклонился. Затем, подняв голову, осмотрелся. Внутреннее убранство церкви было простеньким, если не сказать нищенским. Большие, висящие на стенах иконы рисовал, по всей видимости, местный деревенский художник, отчего они походили на картины начинающих пробовать себя в живописи детей. Таким же бедным выглядел иконостас. Впрочем, значимость храма зависит не от росписей, а от духа, который в нем поселился. Но Беспалову почему-то сразу подумалось, что у батюшки в этом селе нелегкая жизнь. Постояв несколько мгновений у порога, он шагнул к нему. Женщины тут же попрощались и ушли. Батюшка повернулся к Беспалову и, чуть прищурившись, посмотрел на него. Этот взгляд немного смутил Беспалова.

Направляясь в церковь, он заранее обдумал разговор со священником, которого, как он знал, звали отец Николай. Ему хотелось спросить, почему в селе, где имеется церковь и живет православный народ, свободно ходят по домам сектантские агитаторы, а «белое братство» устраивает шествие праздничных колонн? Почему церковь не противится этому? Не боятся ли батюшки уже через несколько лет остаться без прихожан? Почему они не протестуют со своих амвонов против наркомании и абортов, насилия над детьми, повального пьянства? Или не замечают того, во что превращается народ?

Батюшка перевел взгляд на тросточку, на которую опирался Беспалов, вытянул руку к стоявшей у стены деревянной скамейке и сказал:

— Давайте присядем.

Они сели. Батюшка вздохнул и спросил:

— Где вас ранило?

Беспалова удивило, что священник моментально и так точно установил диагноз его недуга. Словно сам когда-то страдал им.

— В Введенском районе, — ответил Беспалов. — Слышали о таком?

— Не только слышал, но и был там.

— Вот как? — удивился Беспалов. — А как же тогда вы оказались священником?

Отец Николай несколько мгновений молчал, опустив голову, потом поднял глаза на Беспалова и начал рассказывать. Оказалось, что он тоже служил в армии во время первой чеченской кампании и воевал под Ведено. Их рота, в которой после боя осталось меньше половины солдат, первой вошла в поселок. Районная больница была забита ранеными боевиками. Но взять их не разрешили. Сначала дорогу перекрыли чеченские женщины, потом по приказу начальства роту вообще вывели из села. Боевикам надо было дать поправиться и уйти в горы.

— Если правды нет на земле, значит, ее надо искать выше, — вздохнул отец Николай. — На войне для меня открылось такое, о чем раньше и не подозревал. В иную душу заглянуть страшно.

— Вы имеете в виду боевиков?

— Не только. Отморозков и у нас хватает. В том числе и на самом верху.

Беспалов не думал, что отец Николай окажется таким откровенным. По всей видимости, в деревне ему не с кем было общаться. В бывшем военном он увидел своего, поэтому и разговорился. Но откровение на том и закончилось. Отец Николай повернулся к Беспалову и спросил:

— Вас что-то мучает? У вас душа неспокойная.

— Вчера приходили какие-то сектантки. Агитировали принять их веру. Я одну из них огрел по мягкому месту вот этой тростью, — Беспалов покосился на тросточку, которую прислонил к скамейке.

— Вы поступили как истинный православный христианин, — одобрительно сказал батюшка.

— Но другие-то этого не сделали. Почему? Почему «белое братство» организует шествия по деревне, а вы нет? Почему сектанты бродят по дворам, смущая народ, а вы молчите?

— А что бы вы хотели? Чтобы мы тоже вышли на улицы?

— Но ведь люди пока еще верят вам и надеются, что вы их защитите.

— Мы помогаем человеку побороть зло в его душе. Все остальное он должен решать сам. Вот вы же решили.

— Но я же один. Что я могу сделать?

— Иисус тоже пришел на землю один, — перекрестившись, тихо произнес батюшка и, подняв глаза к церковному куполу, добавил: — Христовых воинов много. Поживёте у нас и душой почувствуете их.

— Степан Харченко тоже ходит в церковь? — спросил Беспалов.

— Я пришел в село, когда храм уже был построен, — сказал батюшка. — Мы не гоним тех, кто заходит к нам. — Он помолчал немного и добавил: — Дочка его постоянно бывает в храме.

И Беспалов понял, что священник хорошо знает цену Степке. И про дочку он сказал неслучайно. Наверняка с ней произошла какая-то история, если ищет утешения в церкви.

— Спасибо, что поговорили, — сказал Беспалов и, опираясь на тросточку, поднялся.

— Заходите еще, — произнес священник.

Беспалов вышел из церкви. Шел в нее за утешением, но его не настало. «Каждый заботится только о себе, — думал он. — Вот и батюшка боится испортить отношения и с сектантами, и со Степкой. Но от Степки он хоть что-то получает, а с сектантами-то почему ведет себя так?»

Вернувшись домой, он застал там Настю одну. Николай с ребятишками отправился на мотоцикле за ягодой.

— Вчера были на одной сопке, — сказала Настя. — Клубника там хорошая поспела. Решили сегодня собрать. Иначе другие оберут. Народу городского к нам много приезжает. Все же безработные. Вот и ищут, где поживиться.

— Что же мне не сказали, — обиделся Беспалов. — Я бы тоже по ягоды съездил.

— Куда тебе такому хворому, — возразила Настя и тут же спросила: — Кого в церкви-то видел?

— Три женщины какие-то были и тут же ушли. Пусто там. Батюшка говорит, что дочка Харченки к нему постоянно ходит.

— Грехи, видать, отмаливает, — сказала Настя.

— Какие грехи? — спросил Беспалов.

— Она своему тятеньке суразенка от хачиков принесла. Через нее он с ними и познакомился.

— Чего же замуж не вышла?

— Замуж надо выходить за своих. Но это нынешние девки понимают только после того, как с чужими наживутся.

Беспалов понял, что Настя говорит не только о дочке Степана, но и о других таких же бедолажках, чьи головы оказались забиты дурью о богатой жизни. Эта дурь, как в свое время советский интернационализм или нынешний глобализм, распространяется по всему миру. Немцы все чаще стараются жениться на негритянках, а французы — воспитать ребенка из арабской семьи. Ни те ни другие не думают о том, в какой трагической ситуации со временем окажутся их собственные дети. Они не станут ни немцами, ни французами, но уже не будут ни неграми, ни арабами. И никакое богатство не сделает их счастливыми. «Да. Замуж надо выходить за своих», — подумал Беспалов.

Ему вспомнилась Надя.