Но тут грохнуло еще раз, потом еще. На этот раз гораздо ближе. Словно сумасшедший музыкант раз за разом лупил по огромному барабану здоровенной колотушкой. А потом в поддержку ему грянули литавры, густо заворчали где-то в отдалении громовые раскаты, и ударила быстрая четкая дробь мелких но звонких тамтамов. Ну полный симфонический оркестр! «Да что там происходит, черт возьми? Гроза что ли началась?» И тут замершую на мгновение тишину звенящей нотой пронзила смутно знакомая трещотка, потом еще и еще раз… Я уже слышал такое, я знал, что это за звук, вот только не мог вспомнить точно… Не вызывало никаких сомнений только одно, к грозе и вообще к природным явлениям он не имел ни малейшего отношения. Что-то будто толкает под локоть. Какая-то навязчивая мысль, которую никак не удается ухватить неповоротливым оглушенным сном сознанием настойчиво зудит, требуя проснуться и что-то предпринять. Что и зачем не понятно, но проснуться надо обязательно.

Собравшись с духом заставляю себя резким рывком приподняться на постели и раскрыть глаза. В первую секунду кажется что вокруг темнота, хоть глаз коли, но тут же становится ясно, что это впечатление обманчиво. В комнате достаточно света, ночь безоблачна и яркие горные звезды бесстыдно заглядывают в не закрытое шторой окно. В их мертвенном свете все кажется серебристым и нереальным.

— Андрей, Андрей…

Слабый шепот с другого конца комнаты. Поворачиваюсь на звук. Фима сидит на своей кровати зябко ссутулив плечи, его лицо бледный, выхваченный из темноты звездным светом блин, обращено ко мне. В глазах стынет ужас, они широко распахнуты и выделяются темными провалами, из этих провалов сочится мутный даже на физическом уровне ощутимый страх.

— Андрей, это что… — дрожащим голосом начинает он.

И в этот момент где-то за окном раскатисто гремит та самая показавшаяся мне смутно знакомой трещотка. «Да это же пулемет, придурок!» — услужливо подсказывает кто-то до поры прячущийся внутри меня. Да, пулемет, точно, никаких сомнений. Самый обычный ручник — РПК, я не раз слышал его голос за время армейской службы, могу даже приблизительно определить по звукам расстояние до стрелка. Километр, может чуть больше. Стрельба доносится с юго-востока, с окраины города. На все это осознание в реальном времени уходит ничтожная доля секунды и я уже открываю рот, чтобы поделиться своими наблюдениями с Фимой, как вновь грохочет то, что в полусне я принял за гром. На этот раз звук сильнее и вроде бы ближе. Гулкие удары бьют в небо раз за разом. Я замечаю, как начинают мелко трястись некрасиво прыгая на перекошенном лице губы моего одноклассника.

— Это обстрел! Тот самый, про который нам говорили! — драматическим шепотом, верным предвестником близкой истерики возвещает он, не двигаясь однако с места и лишь обхватывая плотнее обеими руками голые зябкие плечи.

Еще секунда уходит на взвешивание его догадки. Не знаю, тут мое юношеское альтер эго пасует, под настоящим артиллерийским обстрелом я никогда не бывал, в то время до этого тут еще не дошло. Вообще-то похоже, грохот уж больно тяжелый, явно бьют пушки.

Фима неожиданно вскакивает и, путаясь в штанинах и не попадая рукой в рукава, начинает с лихорадочной поспешностью влезать в брошенный тут же на стуле спортивный костюм. На меня он не обращает больше ни малейшего внимания, суетливо роется в своей сумке пытаясь одновременно с натягиванием не расшнурованных по лености кроссовок дотянуться до бумажника с деньгами и документами.

— Ты чего? — осторожно спрашиваю его. — Чего подорвался?

— Сваливать надо, — не прекращая своего копошения лихорадочно сопит одноклассник. — Сваливать надо, пока сюда не ёбнуло! В подвал, на улицу, куда угодно, только быстро!

Зараженный его паникой я тоже начинаю суетиться, впопыхах одеваюсь, хватаю деньги и документы и практически одновременно с Фимой выскакиваю в длинный темный гостиничный коридор. Дверь в номер остается открытой, не до нее. Отчаянно топоча по крутым лестничным пролетам мы вываливаемся в холл первого этажа и замираем будто натолкнувшись на невидимую стену. Краска стыда сама собой ползет на горящие щеки, хочется провалиться сквозь землю тут же на месте. Ночной портье, молодой смуглокожий парень с едва пробивающейся на лице растительностью, спокойно сидит на своем месте за импровизированной стойкой, услышав наши торопливые шаги, он отложил книгу которую до этого читал и теперь рассматривал нас со сдержанным любопытством. По мелькавшим где-то на самом дне глаз веселым искрам я безошибочно понял, что он конечно же догадался о причине выгнавшей среди ночи двух журналистов в такой спешке в гостиничный холл. Но как же обстрел? Грозное громыхание никуда не делось, и даже как будто бы усилилось, но этот коренной житель города на него никак не реагирует. Выходит опасности нет? Пока я размышлял замерев у входа в холл, более толстокожий и гораздо менее щепетильный Фима решительно просунулся вперед.

— Нам это… в подвал! — выдал он, окидывая портье безумным взглядом. — Поскорее бы!

Теперь паренек уже откровенно улыбался, покровительственно и чуть насмешливо.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — произнес он мягким хорошо поставленным как у оперного певца голосом. — Пока никакой опасности нет. Это обстреливают пригородные села. По городу их артиллерия сегодня еще не била.

— Ни хрена себя не волнуйтесь! — громко сглотнул Фима. — И что значит еще не била? Что может и будет бить?

— Может, — коротко кивнул осетин. — Вы тогда сразу поймете. Слышна будет не только канонада, но и разрывы.

— Так, — решительно рубанул воздух рукой фотограф. — Отпирай подвал! На хрен мне такое счастье?! Поймете, ишь, умник! А если первый разрыв в городе придется как раз на наш номер?! Что молчишь, а? Открывай, говорю!

— Фима, — попытался я урезонить разбушевавшегося одноклассника. — Какой подвал? Тебе же сказали, здесь безопасно, уймись!

— В задницу такую безопасность! — не желал успокаиваться перепуганный до полусмерти фотограф. — Я тут ради пары снимков свою жизнь положить не собираюсь! Она мне дорога, как память!

— Вы, наверное недавно приехали? — сочувственно улыбнулся мне портье.

— Да, сегодня только. Точнее уже вчера, — поправился я взглянув на показывающие половину первого ночи часы.

— Ничего, — успокоительно произнес паренек. — Скоро привыкнете, здесь последнее время такое часто…

— Что часто? Вот такая вот пальба по ночам? — вскинулся мой приятель. — Чего ты лепишь? Почему в таком случае об этом никто не пишет, не сообщает по телевиденью? Почему нет никакой реакции миротворцев, совета безопасности ООН, наконец?

Молодой осетин уже собрался было что-то ответить, но тут по лестнице истерично процокали каблучки и в ведущих в холл дверях возникла растрепанная девица в кое-как натянутой в полнейшем беспорядке одежде. Ее блуждающий взгляд светился полнейшим безумием и истерикой. Только теперь я осознал, как мы сами выглядели минуту назад. И точно так же как мы, наткнувшись на картину мирной спокойной беседы нескольких мужчин и видимо сообразив, что конец света на какое-то время откладывается по неизвестным причинам, девица стыдливо потупилась.