– Майя, не верещи! – поморщившись, приказала Катя. Майя тут же замолкла и испуганно посмотрела на нее. – Тебе уже сто раз сказали, что не было там ничего. Поспать дайте.

– А вдруг было? – трагически прошептала Майя.

– Не было, не было, – повторила Аня, наконец вставая с пола. Затылок все еще гудел.

Она вернулась на свою кровать и слушала, как Майя долго укладывается, подтыкая под себя одеяло, чтобы ни одна крыса не добралась. Аня чувствовала смутное беспокойство. Ножниц она, конечно, не нашла, но ведь Ира могла носить их с собой. Под ее джинсовой броней можно было спрятать пулемет. Аня вздохнула. Нельзя идти на поводу у паранойи, сказала она себе, это был просто сон. Тем не менее иррациональный страх разгорался в ней тем ярче, чем больше она старалась себя успокоить.

Наташа и Ира быстро вернулись с завтрака. Аня тайком наблюдала за ними, но Ира по-прежнему выглядела обычнее некуда. Они забрались каждая на свой ярус, при этом Наташа продолжала шепотом ругаться, а Ира – невнятно ей что-то отвечать. Довольно скоро стало тихо, а через несколько минут с Ириной кровати донесся негромкий храп. Представить себе храпящее чудовище Ане было сложновато.

Она лежала и сквозь открытое окно слушала, как где-то на улице шаркает метла. Снова пришла мысль, что спецприемник – очень странное место. Странное и бесполезное: все наказание сводится к отдыху в строгих условиях. Ты можешь спать, сколько хочешь, бездельничать целый день, читать, разговаривать, тебя водят гулять и есть, и все это якобы должно тебя исправить.

Время шло, и здание стало оживать: в коридоре чаще звучали шаги и голоса, громко хлопали двери, кто-то что-то таскал под окнами. В камеру то и дело заглядывали через глазок, и Аню это страшно раздражало – она чувствовала себя лабораторной мышью за стеклом, на которую постоянно глазеют. Наконец шум разбудил и ее соседок. Первой сползла с кровати Катя. Позевывая и на ходу убирая волосы в хвост, она направилась к умывальнику. В отличие от Наташи с Ирой, собиравшихся на завтрак, она никого не боялась разбудить – включила сильный напор воды, долго шумно плескалась, потом, уронив с раковины мыло, громко выругалась. Остальные Анины соседки тоже заворочались и проснулись.

Аня ждала, когда у нее спросят, почему она так орала ночью, но никто не спрашивал. Зато опять обсудили Ирку, которая ворочалась и не давала спать лежащей на верхнем ярусе Наташе. Было бы странно, слушая сокамерниц, подумала Аня, если бы эта тема для разговора казалась им увлекательнее ее ночной истерики. Может быть, это в самом деле ей приснилась?

Когда все окончательно проснулись и уселись пить чай, дверь в камеру распахнулась. Вошли четверо полицейских – три женщины и один мужчина. Никого из них Аня раньше не видела, но эти менты сразу понравились ей куда меньше вчерашних. Морды у троих из них были совершенно каменные, и только одна девушка выглядела такой испуганной, что больше смахивала на заключенную, чем на тюремщицу.

Вошедшие выстроились полукругом, и одна из женщин вышла вперед. Она была невысокого роста и вся какая-то округлая – заправленная рубашка подчеркивала пухлый живот, брюки сидели на ней как на барабане, волосы завивались кольцами. Черты лица при этом у нее были совсем мелкие и собраны в самом центре – нос-пуговка, глаза-щелочки, губы как нитка. Однако самым странным было выражение этого лица. Оно казалось отсутствующим, будто неживым. Аня подумала, что даже если бы она постаралась изобразить такое перед зеркалом, ей вряд ли бы удалось.

Женщина открыла журнал, который держала в руках, и кашлянула. Анины соседки как по команде встали. Сидеть остались только она и Майя.

– Привстаньте! – сказала им женщина. Интонаций у нее тоже не было никаких.

Майя очень медленно поднялась и красиво облокотилась о кровать. Аня осталась сидеть, недоуменно оглядывая остальных.

– Привстаньте! – повторила женщина.

– Зачем? – спросила Аня с искренним удивлением.

– Потому что по уставу заключенные должны вставать. Привстань, кому говорят!

Аня так опешила, что подчинилась. Поразительным казались и сами слова, и тон, которым они были произнесены, – женщина повысила голос, но ни злости, ни нетерпения в нем не было. Казалось, что это прикрикнул не живой человек, а просто колесико громкости на радио выкрутили чересчур сильно.

– Фамилии, – приказала женщина, глядя в раскрытый журнал.

– Вилкова!

– Орлова!

– Леонова!

– Иванова!

– Андерсен, – томно сказала Майя.

Аня молчала, продолжая с немым изумлением наблюдать за происходящим.

– Фамилии! – снова громче обычного повторила женщина.

– Да Романова моя фамилия, – недовольно буркнула Аня в ответ. – Вы в своем журнале, что ли, не видите?

Не удостоив ее ответом, женщина тут же захлопнула журнал и кивнула стоящей возле нее другой каменномордой полицейской с густо подведенными глазами. Та сняла с пояса черный предмет, в котором Аня не сразу опознала металлоискатель, и принялась шарить им по кроватям. Осмотр шел в полной тишине и длился всего пару минут. Анину кровать женщина обыскала особенно тщательно, перевернув подушку и перетряся одеяло. Аня почувствовала мгновенную вспышку негодования от того, что посторонний человек бесцеремонно вторгается в ее личное пространство, но заставила себя промолчать.

Закончив осмотр и так и не произнеся больше ни слова, менты стремительно вышли из камеры. Испуганная девочка выскочила последней.

– Фу, отвратительная смена, отвратительная дежурная, – передернула плечами Катя и плюхнулась на Дианину кровать. – Одно радует, что скоро уже выходить. Недолго осталось их видеть.

– А сколько тут вообще смен? – спросила Аня.

– Да три вроде. Завтра будет хороший дядька-дежурный, потом снова вчерашний, и опять эта баба. Она тут единственная такая, типа соблюдает устав.

– Ничего себе соблюдает, – проворчала Аня. – По-моему, она просто грубит. И вообще мертвая какая-то.

Наташа тем временем направилась к туалетному закутку и скрылась за дверью. Лицо у нее было, как обычно, угрюмое, но теперь еще и очень сосредоточенное. Через секунду раздался грохот, и она вынырнула из закутка, сдувая со лба челку. Руки ее были заняты тазиком и веником, под мышкой она держала швабру.

– Ладно, п-пора убраться! – возвестила она.

Аня сразу напряглась. Она плохо представляла себе местные порядки, но не сомневалась, что убираться сейчас заставят ее. Как в этой ситуации себя вести – презрительно отвергать тряпку? Отшучиваться? Ругаться? Сделать вид, что она обожает мыть полы и ничего унизительного в этом не видит?

Наташа тем временем шмякнула таз у раковины, к ней же прислонила швабру и с безмятежным видом принялась орудовать веником. Остальные не обращали на нее никакого внимания, только приподнимали ноги, когда она подметала под их кроватями. Аня смотрела во все глаза и не верила, что подвоха не будет. Когда Наташа добралась до ее койки, она не выдержала и робко спросила: