Оставив на Свенельде все военные дела, Ольга засобиралась в поездку на полуночь, всё откладываемую на потом. Теперь, после смерти мужа, можно было воплотить в жизнь мысли по устройству своего государства. Под её указкой писчики переписывали грамоты о повозном и лодейном, писались новые уставы как и сколько взимать дани, назначались новые мытники, вирники, тиуны. Вместо полюдья, на котором воеводы и князья собирали дани, теперь наместники сами будут возить взимаемое. И главное: объехать самой, посмотреть как живут люди, ибо слухи доходили разные, и подчас наразно говорили об одном и том же: о судах, о труднотах во взимании даней.

Было ещё одно обстоятельство, толкавшее княгиню на поездку: под руку Руси просились венды, что пришли из-за моря на реку Мутную. Послы от них приходили ещё осенью, тогда показались людьми деловыми и расторопными. Саксонские немцы теснят вендов, заставляя принимать свою веру, убивая мужчин, забирая в рабство женщин и детей. Вот венды и бегут со своей родины и уже с местными чудинами срубили себе на реке Мутной новую столицу, так и назвав её — Новгород. Послы смотрели далеко вперёд, грозя в будущем перебить торговлю у Ладоги, куда, пока что стекались все торговые гости из северных земель. Вендов надлежало принять, к тому же сами просились, пока ладожские правители не наложили свою руку на Новгород.

И, конечно, кроме Новгорода нужно наведаться в Плесков, о котором были свои тёплые воспоминания.

Тогда, после отыгранной свадьбы, они с Игорем отправились к плесковитянам, где посадником был пожилой и умудренный муж по имени Рагнар, пришедший некогда на службу к Свенельду из Ладоги. Уже на пиру, устроенному в честь высоких гостей, Ольга заметила, что Рагнар часто и внимательно всматривается в нее. Во взгляде старика не было враждебности, скорее некая теплота, с которой смотрит старость на ушедшую счастливую молодость. В последующие дни они часто разговаривали друг с другом, и Ольга узнала, что когда-то Рагнар собирал мытное и лодейное на реке Великой в Выбутской волости. Там в Выбутске он женился и после прожил с женой долго и счастливо. У них было пятеро сыновей, а единственная любимая дочь умерла в Ольгином возрасте. Может, всегда родители превозносят своих детей, а может, так оно и было, что дочь Рагнара умом и красотою превосходила всех во Плескове, теперь же Ольга напомнила ему безвременно ушедшее дитя.

Веселые пиры, ловы с быстрыми хортами, все и еще больше чем любит себя потешить ретивая молодость — все это было, но кроме этого еще старый посадник, не отходивший от княгини, и иногда ошибочно, а может, и нарочно оговариваясь, называл ее «дочкой». Когда в путешествиях своих с Рагнаром по Псковской земле добрались до Выбутска, Игорь задорно вопросил посадника: «Ну-ко, сейчас смог бы корабль по Великой провести на тот берег?». Старик будто ждал почетного предложения от князя и с готовностью согласился. Ольга помнила, как Рагнар взялся за кормило, широко расставив ноги, расправив плечи, будто и не было многих прожитых лет и повел, повел корабль! Конечно, река — это не море с его буйным норовом и острыми подводными скалами, но место у корабельного руля почетно везде, и не каждый совладает с быстрым течением, цепкими корягами да речными мелями. Когда выбрались на стрежень, Рагнар подозвал к себе Ольгу и, неожиданно передав ей кормило, показал рукой в сторону того берега, левее, где макала в воду свои ветки-волосы ива, произнес: «Правь туда!» Ольга взялась за руль и нерешительно глянула на мужа. Игорь кивнул, чуть усмехнувшись уголками губ, давай, мол. Княгиня вела корабль, а старый посадник с умильной тоской в светло-голубых глазах улыбался и смотрел на нее... Рагнар умер спустя год, но память о его доброте почему-то вязавшаяся со всеми плесковичами, жила в княгине крепко. И очень хотелось воспарить к той безоглядно ушедшей наивной юности от слишком быстро пришедшей зрелости с её многотрудными заботами.

Меж тем из Немогарда вернулся княжич Святослав, да не один, а со своим кормильцем Асмундом. Ждали целый день, и, когда голубое морозное небо начало сереть, санный поезд втёк в городские ворота. Княгиня изо всех сил стараясь не потерять степенность, спешила по переходам увидеть сына. Вернувшихся провели в терем, Святослав, румяный с мороза, звонко закричал: «Мама, мама!» Ольга обняла сына, чувствуя тёплой щекой ещё не отступивший от детского лица уличный холод, мягко отстранила его, передавая нянькам. Асмунд, стряхнув с усов воду от растаявших сосулек, троекратно расцеловался с княгиней.

Пока приехавших с поездом кормили, а возбуждённый с дороги Святослав с веселым визгом носился по терему, Ольга пригласила Асмунда на беседу в свой покой. Слуги носили перемены, Асмунд, истово вкушая, вытирая пальцы о положенный на край стола рушник, рассказывал о приличествующих в таких случаях вещах: о здоровье детей его брата Улеба, мужа старшей сестры Игоря, Сфандры — Игоре Молодом и Акуне, о том, как и чем живёт Ольгов дом. Незаметно перешли на торг. Ольга с интересом слушала о ценах на товары на Хортице и во всём Белобережье, о купцах, приезжающих с дальних земель, о Правде, по которой живут тамошние русы, и как блюдутся законы.

— Торг ныне вырос, — сказывал Асмунд, отправляя в рот очередной кусок выловленной в днепровских борах дичины (к двоезубой вилке, положенной рядом с тарелью он так и не притронулся) — то благодаря ладожанам, что через Киев идут. Однако серебряный ручей всё через Итиль течёт. Улеб сетовал всё, что хазар надо было бить взамен ромеев, тогда тот ручей, глядишь, и в наше русло повернуть бы удалось.

Асмунд осёкся, поняв вдруг, что намёком всуе осудил покойного князя, но Ольга едва заметно повела рукой: ничего, продолжай. Но сбитый разговор дальше уже не шёл. Дальний белобережский родич понравился княгине своей открытостью, приличиями в беседе, и она в знак своего расположения лично подлила ему в бронзовый достакан терпкого выстоянного пива. Такие люди нужны ей, и Ольга, не успев подумать, предложила:

— Наместника надо в землях пришедших к нам вендов, из своих чтоб.

Пытливо посмотрев на Асмунда, поняла, что он ищет, как отказаться так, чтобы не обидеть. Опережая ответ, молвила:

— Ведаю, что со Святославом остаться хочешь. Насильно не неволю службу нести. Подумай, ежели вдруг чего...

Выпроводив Асмунда, прошла к себе в изложню, рухнула без сил после очередного трудного дня на постель и, уже проваливаясь в сон под тёплым крытым камкой покрывалом, вспомнила о сыне, переданном нянькам. С утешительной мыслью, прогнавшей материнский стыд — «завтра увижу, ещё натешусь» — так и заснула.

Древлянское посольство, которое Ольга полагала переложить на Свенельда, прибыло как раз перед её отъездом. Путешествие в северные земли пришлось снова отложить.

Возглавлял посольство ближний боярин Мала, Радок. Лёд на Днепре встал крепко и густо запорошился снегом. По наезженному через реку зажелтевшему от конской мочи санному пути поймать длинной вереницей тянулись возы с подарками: за жизнь русского князя давали большую виру, но была и истинная цель посольства, которую знал лишь сам Радок. Вирой от порушенной чести не откупиться, поздно Мал осознал, что зря пошёл на поводу у советчиков. Нужно было поймать князя Игоря и как татя в тенетах привезти в Вышгород. В таком случае и мести избегли бы, данщиков своих бы унизили, свою честь при том подняв. Тот умён, кто может победить без войны, а Мал проиграет войну русам, потому и принял единственное возможное решение: породниться с Вышегородской ветвью рода Ольговичей. Сам Радок, обросший за долгие годы седой мудростью, не раз обдумывал сначала показавшееся безумным решение своего князя. Выходило, что лучше и не вымыслишь: Ольга осталась вдовой, с единственным малолетним сыном, которого ещё нужно взрастить вопреки суровой жизни. Сам Мал овдовел как два года уже. Сольются две земли в одно княжество, равному которому не будет от древлян до далёких англов. Будет уже единый народ наливаться силой, выплёскиваясь за границы свои и подчиняя себе соседние племена.