«Только после революции открылась передо мной дорога в искусство, – писала она, – как тысячи и тысячи юношей и девушек, я смогла учиться любимому делу! Неизмеримую благодарность испытываю я к своей Великой Родине за то, что она дала мне все!»

– Однако… – Надежда фыркнула и щелкнула мышкой.

– Ты забываешь, что писала она это где-нибудь году в пятидесятом… – сказал муж, глядя через ее плечо.

– Ну да, ну да… что там дальше…

В то время Академия художеств была закрыта, ее место заняли Высшие художественно-технические мастерские, знаменитый ВХУТЕМАС. Туда перешли все ведущие преподаватели академии, а также лучшие художники молодой республики. Нина окончила этот институт и добилась разрешения продолжать учебу за границей. И провела четыре года в Париже, учась у самого Матисса.

– Ну надо же… – поразилась Надежда, – так… потом вернулась, много работала… муж… скоро умер, дочку родила поздно, под сорок лет… Нинке сейчас пятьдесят один… ну да, вполне может быть у нее такая старая бабушка. Ага… работы Слепневой в крупнейших музеях страны, писала портреты современников… на всю жизнь нагляделась я на этих сталеваров и комбайнеров… там еще ткачихи в платочках и полеводы с тяпками. Ну это же надо! Учиться у Матисса для того, чтобы писать потом похожих друг на друга трактористов и шахтеров!

– Ну… время такое было, – заметил муж, – не нам судить… Ты почитай список работ.

– Ой, как много! – удивилась Надежда. – С ума сойти! Тут до утра не управиться!

Список и правда впечатлял. Были тут мозаики для нескольких станций московского метро, огромное панно для одного из павильонов на ВДНХ, называлось оно «Узбекские хлопкоробы приветствуют товарища Сталина», а также плафон «Торжество коммунизма» для нового здания крупного научно-исследовательского института. Из работ попроще выделены были фрески для детской больницы и оформление Дворца культуры в городе Зауральске. Была в статье фотография – солидная женщина с гладкой прической в официальном темном костюме, на лацкане – орден Ленина.

– Нинка на нее нисколько не похожа, – вынесла вердикт Надежда, – ну все, спать хочу – умираю!

В прихожей Бейсик совершал непонятные действия. Он лежал на боку в обнимку с Надеждиным сапогом и с вожделением драл когтями мех.

– Бейсик! – ахнула Надежда. – Что ты себе позволяешь! Это же совершенно новые сапоги!

Сан Саныч не успел защитить своего любимца, коту здорово попало тем же сапогом. Надежда была скора на расправу, а сапоги и вправду были почти новые, она купила их со скидкой в конце января и берегла до следующей зимы. Но вот надела в гости, и теперь рыжий негодяй едва не разодрал их в клочья!

Кот зашипел, вздыбил шерсть на загривке и улепетнул на кухонный буфет.

* * *

– Здравствуй, Учитель! – Мальчик склонился перед стариком, сложил руки в почтительном жесте. Учитель был слеп, как крот, но мальчик не сомневался, что он видит своими белыми мутными глазами лучше всякого зрячего.

– Здравствуй, мальчик! – Старик повернул лицо в его сторону, сухие пергаментные губы тронула улыбка. – Сегодня ты должен сходить в деревню.

– В деревню? – переспросил мальчик. – Но, Учитель, у нас еще достаточно хлеба…

– Как?! – Седые брови старика поднялись, сложившись в иероглиф «гнев». – Ты споришь со мной, своим Учителем? Если я сказал – идти в деревню, значит, ты должен почтительно поклониться и исполнить мой приказ!

– Простите, Учитель! – Мальчик снова склонился, виновато шмыгнул носом. – Я виноват, Учитель! Я немедленно бегу в деревню!

Он уже шагнул к тропинке, но тут же остановился, повернулся к Учителю и растерянно спросил:

– Но что я должен там сделать? Попросить у сельчан хлеба?

– Во-первых, не спеши. – Старик поднял незрячие глаза к небу, словно вглядываясь в него. – Ты должен прийти в деревню после полудня. Во-вторых, пойди к старосте деревни, почтенному Ши, и скажи ему, что он отдал свой долг. Потом можешь вернуться, но тоже не спеши, я не хочу видеть тебя до заката…

– Слушаюсь, Учитель! – Мальчик еще раз склонился перед стариком, потом взглянул на него долгим взглядом – его что-то удивило в словах и поведении Учителя, и он пытался понять, что именно.

Учитель был точно таким же, как всегда, – маленький худощавый старик с длинными белыми волосами, с редкой белоснежной бородкой и розовым, почти детским лицом, с незрячими белыми глазами. На его плече сидел любимый зверек – темная шелковистая шкурка в белых пятнах, длинный пушистый хвост, живые бусинки глаз.

Сколько помнил мальчик, Учитель всегда был таким же, но мальчик жил на свете недолго, и память его была короткая. Но отец мальчика говорил ему, что и сам он, и его отец, и отец его отца видели Учителя таким же старым, с такими же белоснежными волосами, с такими же незрячими белыми глазами. Сколько помнили жители деревни, старик жил здесь, в пещере возле древней могилы, как будто он стерег эту могилу от незваных гостей. Раз в неделю жители деревни приносили старику хлеб, сам он собирал в дуплах дикий мед, выкапывал в лесу съедобные коренья, воду брал из родника, бьющего из скалы над пещерой, а его зверек сам находил себе пропитание.

Старик всегда жил в этой пещере один, но год назад, когда староста деревни принес ему хлеб и хотел уже вернуться к своим односельчанам, старик остановил его.

– Почтенный Ши, – обратился он к старосте. – Пришли ко мне сына Кривого Ли, этого смышленого мальчика. Я стал стар, мне трудно жить одному.

– Слушаюсь, Святой Старец! – Староста, ничуть не удивившись тому, что слепой старик знает всех жителей деревни по именам, почтительно склонился и вернулся в деревню. Он велел мальчику отправиться к отшельнику и верно служить ему.

С тех пор мальчик жил в пещере, приносил Учителю воду и дикий мед и слушал его рассказы – удивительные рассказы о древних людях, знавших тайну вечной жизни, о Прекрасной Императрице Сяо Линь. О Прекрасной Императрице, которая наложила на себя руки, когда увидела в зеркале первую морщину на своем лице и поняла, что вечная жизнь не значит вечная молодость.

– Она была прекрасна, Императрица Сяо Линь… – говорил старик с печальным вздохом. – Правда, Чжуан Цзы?

Зверек с шелковой пятнистой шкуркой и темными бусинками глаз выразительно смотрел на хозяина, как будто подтверждал его удивительные слова.

– Неужели вы своими глазами видели Прекрасную Императрицу? – удивленно спрашивал мальчик первое время. – Ведь с тех пор прошла тысяча лет!

– Что такое тысяча лет! – вздыхал старик. – Зима, весна, лето и осень так часто сменяют друг друга, не оставляя ничего, кроме сожаления… да, я видел Прекрасную Императрицу своими глазами – и с тех пор, как она умерла, мои глаза стали незрячими, потому что после ее смерти в мире нет больше ничего, на что стоило бы смотреть! Служи мне, мальчик, исполняй мою волю, и когда-нибудь придет время, когда я передам тебе величайшую из тайн!