И Вован заржал – как всегда, первый, как всегда, украдкой поглядывая на Ленку. Он радовался собственным анекдотам не меньше, чем чужим. Мы тоже заржали, даже я, хотя слышал этот анекдот тысячу раз. Просто настроение было доброе и легкое. Голову и плечи обхватывала крепкая темно-синяя свежесть с яркими белыми звездами в самом верху, песок холодил подкопченные и накупанные бок и ногу даже сквозь одеяло, а жар лизал лицо и грудь, хотя от костра осталась кучка углей, по которым неровно ползали алые и серые пятна. Хотелось добродушно смеяться, по очереди рассказывать анекдоты, придвигаясь все ближе к потрескивающим иногда углям, и вдруг замирать, слушая размеренный прибой: щщщ, пауза, и как будто по галечным клавишам в другую сторону: щщщ. Силуэт крепости под луной был почти не виден, тем более от костра, но я знал, что и крепость здесь, и море здесь, и небо, и все это наше, и нам не жалко делить их с сотнями спящих, гуляющих и вполголоса треплющихся у костра туристов.

Это Витальтолич предложил, Пал Саныч не запретил, а несколько вожатых и, главное, Светлана Дмитриевна согласились сводить зависших в пересменке пионеров в поход до Судака. Судак – дико красивое место с бухтой, желтым пляжем, чистым морем, скалами и древней крепостью. Здесь половину наших лучших фильмов снимали, включая, говорят, даже «Пиратов ХХ века». От Фанагорской досюда было порядочно – два автобусных переезда, паром и два марш-броска, – но я бы неделю шел, чтобы добраться. Здесь зыкинско вообще. И те, кто нас сюда привел, зыкинские вообще.

Не знал, что летом может быть классно и что так классно просто сидеть у костра рядом с бормочущим морем и болтать с друзьями. Возможно, это и называется счастье, подумал я, улыбнулся, пока никто не видит, тряхнул головой и сказал:

– А вот еще про самолет, знаете, про черта с пилой?

Генка сказал «ага», кто бы удивлялся, а Серый с Вованом и девчонки покрутили головами, показывая, что не знают.

– Короче, Брежнев… то есть Андропов с Рейганом…

– С Картером, – пробормотал Генка, но я только отмахнулся.

– Летят, значит, в самолете, и такой раз, черт с пилой на крыло сел и айда пилить. Ну все орут такие: а, упадем! – машут ему, уйди, говорят, а он, такой пилит и радуется. Рейган говорит: я самый богатый президент на свете, я заплачу тебе миллион долларов, только кончай пилить. Черт сильнее пилит, пофиг ему. Рейган опять: я, говорит, на вас напущу свою самую большую армию с этими, нейтронными бомбами. Черт вообще завелся, крыло трещит. Андропов говорит: дай-ка я. Раз, на бумажке что-то написал, к окошку поднес. Черт увидел, ффить – и нет его. Рейган такой: «Блин. А что ты написал?» Андропов показывает: «Хорошо работаешь, на БАМ пошлю».

Все опять заржали, а Генка сказал:

– А у нас «на КамАЗ» было.

– Да ладно, на КамАЗ. Что страшного-то на КамАЗе?

– А на БАМе?

Я пожал плечом, потому что и сам ничего страшного в БАМе не видел. БАМ по телику показывали: ну, тайга, зима, строители, в основном с усами почему-то. Усов-то я точно не боялся. Зимы тоже. У нас самих такая зима бывает, полиэтиленовый пакет со второй обувью ломается, как тонкое стекло, пока до школы добежишь. Но вот не хватало еще в анекдотах большой смысл искать. Анекдоты не для этого, а чтобы поржать вот так добродушно, когда все компанией сидят.

И все это понимали.

Серый торопливо, пока не перебили и пока все готовы слушать анекдоты про Андропова, Рейгана и самолет, рассказал про сенокосилку с вертикальным взлетом и перешел было к соревнованию по вежливости, но мы с Вовкой одновременно шикнули и сделали глаза по семь копеек. До Серого, как всегда, доходило как до жирафа – пришлось в сторону девчонок ткнуть, которые переглядывались и хихикали. Даже не слишком притворяясь, что этого анекдота не слышали. Может, и впрямь не слышали – им пофиг, над чем хихикать. Да и Серый конкретно тупую пачу построил.

– Про сенокосилку прикольно, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать. – А у нас, наверное, на самом деле такие есть: типа трактор, а потом раз, и пушка высунулась.

Я показал, как пушка высунулась, но, наверное, слишком резко. Пацаны заржали, девчонки, кажется, просто рухнули от смеха, а Ленка простонала:

– Ну, Артурик, ты даешь.

Я от растерянности чуть не брякнул что-то совсем глупое, но Серый выручил. Он сказал:

– Про трактор с пушками надо у местных спросить.

– С вертикальным взлетом? – уточнил я, с удовольствием отметив, что девчонки рассмеялись уже по-другому, над моими словами, а не надо мной.

– Чего ржете-то, – обиделся Серый. – У них же полно и патронов, и пистолетов. Тут до сих пор, если знаешь где, «шмайсер» выкопать можно. А раньше вообще в каждом огороде валялись. Ну и до сих пор остались.

– И ты видел, да?

– Штык-нож видел, с орлом и фашистским крестом, – твердо сказал Серый.

– Свистишь, – протянул Вован с завистью. – У кого?

– Грихана помнишь? Ну вот.

– Какого Грихана? – спросил я ревниво.

– Да фюрер местный один, мы случайно познакомились, ну там…

Вдаваться в подробности он явно не собирался. Ну и ладно.

И тут Генка сказал:

– На самом деле это надо у Витальтолича спросить, насчет тракторов таких.

– При чем тут Витальтолич? – не понял я.

– Ну, пушки где нужны? На войне. А где мы воюем?

– Где мы воюем? – спросил я, как и боялся, еще глупее, но никто уже не смеялся.

Генка вздохнул и полез суковатой дубинкой в угли. Взметнулся сноп искр, лица девчонок по ту сторону костра, слепленные из алых бликов и черных теней, поплыли, как в комнате смеха. Я сморщился от жара и неуверенно спросил:

– В Афганистане, что ли?

Девчонки, кажется, переглянулись, Вовка с Серым тоже. Генка опять вздохнул и отодвинулся в тень. Я сказал, пытаясь разглядеть его лицо:

– А при чем тут Витальтолич? Я думал, он погранец, как Валерик.

– Ты че! – шепотом завопили, перебивая друг друга, Серый с Вованом. – Он десантник! У него медаль, не, орден, че хрень несешь, «За отвагу», дурак, что ли, а ты видел, ща как дам больно!

– Чего разорались, – сказал я недовольно, чтобы не показать, как смущен и озадачен. – И какой там орден, медаль, воюют?.. Там же это самое… Интернациональный долг.

– Артурик, – сказал Генка со вздохом, будто это что-нибудь объясняло.

Он вообще ничего пацан, хоть и толстый, но толковый. И особо не выпендривался тем, что старше. Наоборот, не стеснялся словно полный салапендрик выступать – например, когда нудно рассказывал про зыкинские гэдээровские модели самолетиков, которых склеил двадцать семь штук и склеит еще пять. Но сейчас смотрел на меня, как мудрый завуч на заблудившегося в коридоре первоклашку.

Я не то чтобы запсиховал, настроение было слишком хорошим, но голос чуть повысил: