– Да, вероятно, так.

Сокол видел, как отец пристально всматривается в лицо друга.

– Ты ведь никогда этого не одобрял, не так ли, Том?

– Не мое это дело – осуждать тебя, – покачал головой Ролинз.

– Я сам себя казню. Я виноват в том, что мне не хватало мужества, ни тогда… – он глянул на Сокола, – …ни сейчас.

Отец махнул рукой и отвернулся, показывая, что разговор окончен. Сокол смотрел на отца, не отводя глаз, пока рука на плече не подтолкнула его вперед. В этот миг мальчик ощутил, что его жизнь изменилась гораздо больше, чем он мог предположить. Ему не только предстояло жить с чужими белыми людьми, потому что его мать и маленькая сестра погибли. Теперь он почувствовал, что теряет и своего белого отца. Связь, которая была между ними, оборвалась. Сокол стал по-настоящему одиноким.

Выходя из темной конюшни на простор, залитый ослепительным солнечным светом, мальчик поднял глаза к ярко-голубому небу. Пустота. Бесконечность. И этот голубой безбрежный простор, казалось, говорил о том, что бежать некуда.

Сокол шел за Ролинзом, придерживая под мышкой свернутое одеяло. Снег скрипел под башмаками его спутника, шаги мальчика были почти неслышными. Когда они проходили мимо стоящих неподалеку белых ковбоев, Сокол почувствовал на себе пристальные взгляды, но не опустил головы. За редкими деревьями он увидел большой, несуразный дом. Но Ролинз направлялся не к нему, а к нескольким стоявшим поодаль домикам поменьше. Вскоре Сокол понял, что один из них и есть его будущее жилье. Когда Ролинз стал подниматься по деревянным ступеням, Сокол тревожно замер на месте.

– В чем дело, Сокол? – спросил Ролинз. – Входи. Все в порядке. – И он поманил его за собой.

– Дверь дома не выходит на восток, – сказал мальчик озабоченно.

Улыбка исчезла, а взгляд Ролинза сделался холодным.

– Белые люди не верят в то, что двери домов непременно должны смотреть на восток. Ты должен знать это.

Это Сокол действительно знал, но мысль о том, что ему придется жить в таком месте, наполняла его тревогой. Ролинз ждал, спокойно и терпеливо глядя на мальчика. Он не стал подгонять Сокола, он просто ждал. Наконец Сокол начал подниматься по ступенькам следом за Томом. В доме Ролинз принялся топать ногами по коврику, стряхивая снег.

Сокол не тронулся ни на шаг дальше того места, где остановился мужчина. Он замер, с любопытством оглядывая небольшую прихожую, где на крючках, вбитых в стену, висела зимняя одежда и стояла раковина для умывания. Внутренняя дверь открывалась в комнату с большим белым шкафом: оттуда тянуло запахом вкусной еды. Ролинз забрал у мальчика его скатку и положил ее на пол.

И тут Сокол увидел свое отражение в зеркале над раковиной. На вздувшейся щеке багровело красное пятно. Он потрогал ушиб. Хотя лицо застыло от холода, к щеке было невозможно прикоснуться.

– Вера! – громко позвал Ролинз.

– Папочка! Папочка! – раздался звонкий голосок, и из комнаты, откуда доносились вкусные запахи, выбежала маленькая девочка и бросилась на руки к Ролинзу. – Мамочка разрешила мне самой печь печенье! – гордо объявила она. – Хочешь попробовать? Я все делала сама.

– Почти все сама, – поправил ее женский голос.

Но Сокол даже не взглянул на женщину, которая стояла в дверях кухни. Все его внимание было приковано к девочке и ее золотым локонам.

– Как вы сумели поймать солнечный свет? И как заставили его светиться в ее волосах? – в изумлении спросил он Ролинза.

Он слышал, что у белых бывают золотые волосы, но никогда не видел их.

Ролинз поцеловал девочку и поставил ее на пол. Сокол увидел ее глаза и вновь поразился, потому что они оказались зелеными. Он не мог отвести от них взгляда, а золотоволосая девочка изумленно смотрела на него.

– Нам не пришлось ловить солнечный свет, – сказал Ролинз. – Просто у нее белокурые волосы, такие бывают у белых людей. Так что здесь нет никакого волшебства.

– Кто ты? – спросила девочка.

Сокол не ответил, переваривая сведения, которые сообщил ему Ролинз.

– Кто этот мальчик? – на этот раз вопрос задала женщина.

– Кэрол, познакомься с Соколом, – Ролинз подтолкнул девочку вперед. – Сокол, это моя дочь Кэрол.

– Сокол? – девочка забавно сморщила носик. – Как птица! Какое смешное имя.

– Возможно, твое имя тоже кажется ему смешным, – предположил Ролинз.

– Что у тебя с лицом? – требовательно спросила девочка, разглядывая вздувшуюся щеку Сокола.

Не успел мальчик вымолвить и слова, как вмешался Ролинз:

– Он упал и расшибся. А что, Кэрол, не отвести ли тебе его на кухню и не угостить ли твоим печеньем? А потом, может быть, сумеем уговорить твою мать приготовить для него сандвич. Он давно уже ничего не ел.

– Пойдем, Сокол, – Кэрол потянула за руку своего нового знакомого. Он вначале поупирался, а затем позволил златокудрой девочке, чья макушка едва доходила мальчику до груди, отвести себя в соседнюю комнату.

– Том, чей это мальчик? Почему ты привел его сюда? – требовательно прошептала женщина, и Сокол оглянулся, чтобы рассмотреть ее. Волосы у женщины были тоже белокурые, но не золотистые, как у девочки.

Больше Сокол ничего не успел увидеть, потому что девочка подтащила Сокола к столу. Она быстро шмыгнула куда-то в сторону и тут же вернулась, неся тарелку с домашним печеньем. Она двигалась так шумно, что Сокол едва расслышал ответ Ролинза:

– Его привел Фолкнер. Он…

Его бормотанье прервал возмущенный шепот:

– Уже не хочешь ли ты сказать, что это ребенок его любовницы-навахо?

Хотя Ролинз и его жена разговаривали в прихожей очень тихо, Сокол слышал каждое слово.

– Да. Она замерзла… во время бури. Фолкнер попросил нас позаботиться о нем. Я согласился, – так же негромко пробормотал Ролинз.

– Так, значит, он хочет, чтобы мы воспитали этого мальчика? – голос женщины стал пронзительным. – И ты согласился? – продолжала она. – Да как ты мог? Кэтрин – моя подруга. Неужели вы оба думаете, что она ни о чем не догадается?

– Кэтрин будет делать вид, что ничего не знает, что она всегда и делает, – Ролинз осуждающе покачал головой. – Никто не мог понять, как ему удается так привязывать к себе женщин. Жаль только, что с мужчинами у него это не получается.

– Меня это все не касается. А вот с тем, что у Фолкнера хватило нахальства поселить своего незаконного ребенка в нашем доме, под самым носом у жены, я мириться не стану.

– Разве ты не понимаешь, Вера, что Фолкнер нам доверяет? – Ролинз оставался спокойным, несмотря на нападки жены. – Ты поостынешь, задумаешься и поймешь: это же честь для нас – то, что он привел сюда сына.

– Ну, уж не знаю, много ли в этом чести! Надеюсь, он понимает, в какое неловкое положение нас поставил, – немного смягчилась женщина.