В Послании к евреям есть волнующее и красноречивое описание облака свидетелей из прошлого, дающего христианам поддержку и утешение. Так почему бы еще большему облаку апостолов, евангелистов, мучеников, реформаторов и святых всех времен и языков, начиная с пришествия Христа, не послужить той же цели? Они были героями христианской веры и любви, живыми письмами Христовыми, солью земли, благодетелями и славой человечества; и невозможно должным образом изучать их мысли и дела, жизнь и смерть и при этом не возвыситься душою, не получить назидания и утешения, не испытать побуждения последовать их святому примеру, дабы мы, по благодати Божьей, наконец были приняты в их общение и провели вместе с ними блаженную вечность, восхваляя единого Бога и Спасителя и наслаждаясь Им.

Первейшая обязанность историка, которая включает в себя все остальные, — быть правдивым и справедливым. Он должен воспроизвести саму историю, вновь оживляя ее в своем изложении. Его наивысшая и единственная цель, как и цель свидетеля, заключается в том, чтобы говорить правду, только правду и ничего кроме правды; подобно судье, он должен быть абсолютно справедливым по отношению к каждому человеку и каждому событию, представленному на его рассмотрение.

Чтобы быть столь правдивым и справедливым, историк должен обладать высокой квалификацией в трех областях: научной, художественной и религиозной.

1. Он должен отлично знать исходный материал. Для этого необходимо знакомство с такими вспомогательными дисциплинами, как церковная филология (в особенности греческий и латинский языки, на которых написано большинство древних документов), светская история, география и хронология. Затем, пользуясь источниками, историк должен тщательно и беспристрастно проверить их подлинность и целостность, а также надежность и компетентность свидетелей. Только так возможно отделить реальность от вымысла, истину от заблуждения.

Число источников сведений по общей истории столь велико и так быстро растет, что жизнь человека слишком коротка для того, чтобы прочесть их все и осмыслить. Каждый историк стоит на плечах своих предшественников. Даже после самого добросовестного поиска он все равно вынужден принимать некоторые вещи на веру и пользоваться неоценимой помощью сборников и подборок документов, подробных указателей и исчерпывающих монографий в тех случаях, когда он не может в деталях изучить все первоисточники. Но ему всегда следует аккуратно ссылаться на использованные работы и проверять факты, даты и цитаты. Недостаток аккуратности может погубить репутацию исторического труда.

2. Затем приходит черед литературной работы. Это искусство. Нужно не просто пересказать события, но воспроизвести живой процесс развития церкви. История — это не груда костей, а живой организм, наполненный и руководимый разумной душой.

Одна из наибольших трудностей этого этапа кроется в систематизации материала. Наилучший способ — благоразумно соединять хронологическое деление с тематическим; сочетать последовательное изображение событий с задействованием нескольких параллельных (и в действительности переплетающихся) разделов истории. Соответственно, сначала мы делим историю на периоды — не произвольно, а следуя реальному ходу событий, — и затем описываем каждый из этих периодов в стольких параллельных параграфах или главах, сколько потребуется исходя из собранного материала. Что же касается количества периодов и глав, а также структуры глав, то здесь мнения расходятся, а потому мы можем лишь стремиться к совершенству в применении нашего принципа и в изложении фактов в целом. Тем не менее указанный выше принцип остается единственно верным.

Древние классики истории, а также большинство их английских и французских коллег, как правило, излагают свою тему в виде однородной последовательности книг или глав без всякого тематического деления. Может показаться, что такой метод лучше отражает живое единство и разнообразие истории в каждый ее момент. Но в действительности это не так. Язык, подобно перу или резцу, может показать лишь последовательность вещей во времени, но не их переплетение в отдельно взятый момент. А потому этот метод, если жестко его придерживаться, никогда не дает полного представления о какой–то одной стороне событий, будь то богословие, поклонение или жизненные реалии. Происходит постоянное смешение разных тем, один вопрос оставляют, чтобы осветить другой, причем предмет разговора зачастую меняется совершенно внезапно — до тех пор, пока не исчерпывается выбор тем. Немецкий метод деления текста по темам и периодам имеет большие практические преимущества для исследователей, поскольку он отражает тематическую последовательность наряду с временной. Однако этот метод нельзя превращать в однообразный и скучный механизм, как это сделано в «Магдебургских центуриях» и многих последующих трудах. Ибо, хотя в истории и есть определенная структура, как тематическая, так и хронологическая, она, тем не менее, полна разнообразия, как и всякая жизнь. Период Реформации требует совсем иной систематизации, нежели Средние века; а в современной истории тематическое деление должно сочетаться с разбивкой по конфессиям и странам (например, римско–католические, лютеранские, реформатские церкви в Германии, Франции, Англии и Америке) и подчиняться ей.

Следовательно, историк должен стремиться отразить как единство, так и многообразие истории, излагая различные темы таким образом, чтобы полностью раскрыть каждую из них, но не упуская при этом из виду их органическую взаимосвязь. Историю нельзя педантично загонять, как в прокрустово ложе, в произвольно выдуманную схему; структуру следует выводить из самой истории, и эта структура должна быть настолько разнообразной, насколько того требуют факты.

Еще одна трудность, и даже большая, нежели систематизация материала, заключается в сочетании краткости и полноты. Общая история церкви должна давать законченное представление о развитии Царства Христова во всех его проявлениях. Но материал столь обширен и столь стремительно пополняется, что даже самое сжатое его изложение следует изучать, благоразумно выбирая наиболее яркие моменты, из которых, собственно, и складывается массив истории. Бессмысленно писать книги, если их не будут читать. Но у кого в наш суетливый век найдется время, чтобы терпеливо копаться в сорока фолиантах Барония и продолжателей его труда, или в тринадцати фолиантах Флациуса, или в сорока пяти томах ин–октаво, написанных Шрёйхом? Безусловно, человек, изучающий церковную историю, хочет увидеть не только художественные миниатюры (как, например, в превосходном учебнике Хазе), но и портреты в полный рост. И все–таки можно сэкономить немало места, опустив технические и несущественные подробности, описание которых можно оставить для монографий и специальных исследований. Краткость — добродетель историка, если только она не делает его творения невразумительными и загадочными.

Более того, историк должен сделать свой труд понятным и интересным читателю, не поступаясь истиной. Некоторые страницы истории скучны и утомительны; однако, в целом, историческая правда удивительнее любого вымысла. Это эпос, созданный Самим Богом. Он не нуждается в приукрашивании. Если рассказывать с искренностью, живостью и дерзновением, история говорит сама за себя. К сожалению, церковные историки, за очень небольшим исключением, уступают великим светским историкам в том, что касается стиля, и изображают прошлое хладным трупом, а не живой и действующей силой, вызывающей постоянный интерес. Именно поэтому труды по церковной истории столь мало читаемы за пределами узкого круга профессионалов.