Студия была небольшой. Огромная комната с выходом в гримерку, разделенная ширмой надвое. В задней ее части, так называемом «заднике», находились три рабочих стола. Там сидели сотрудники редакции, имя которым было «на птичьих правах». Они и сидели, как на жердочках. Привычка раскачиваться на стуле, балансируя на двух его задних ножках, была заразна. Кого бы ни сажали на «задник», уже через неделю он начинал раскачиваться. А потом грызть карандаши. Если сотрудник в редакции закреплялся, его переводили в кабинет, где можно было закрыть дверь. Это считалось повышением. Особенность отечественного менталитета: испытательный срок на лобном месте, а все проблемы решаются за закрытыми дверями. Потому так и решаются.

Путь в гримерку лежал через «задник». Каждую звезду, описывающую траекторию на небосклоне славы с заходом в нашу студию, «на птичьих правах» провожали жадными взглядами. Потом изо всех сил начинали раскачиваться и грызть карандаши. Полагаю, из-за этого их так часто и увольняли. В таких условиях невозможно работать. Они что-то лихорадочно писали, маятниками раскачиваясь на стульях-жердочках, а на другой половине в это время творил Сгорбыш. Освещение в комнате было фантасмагорическим. В центре ширма, за ней горят три настольные лампы. Весь свет направлен от нас. Источников освещения на нашей половине хватает. «На птичьих правах» тщетно пытаются рассмотреть, что творится за ширмой. Но это невозможно. Зато они слышат каждое слово. Начинают шушукаться. Двигать стулья. Действо то и дело прерывается возмущенным криком Сгорбыша:

— Эй, там! На заднем плане! А ну-ка тихо!

Или:

— Кофе нам! Задник, оглох?

Страсть женщин к фотографии меня до сих пор изумляет. Они говорят, что хотят запечатлеть свою молодость и красоту, чтобы было, что вспомнить. На мой взгляд, воспоминать об этом больно. Чем красивей была женщина, тем больнее. Они должны бегать от фотографа, как чумы, согласно моей логике. Но женская логика особая. Я думаю, им нравится страдать. Смотреть на старые фотографии и плакать: ах, какая я несчастная! жизнь-то прошла! Женщин хлебом не корми, дай пострадать.

Это я все к тому, что от клиенток у нас отбою не было. Сгорбыш делал портфолио. Не думайте, что за этим к нему в студию приходили только модели. Этих я понимал. Часами, терпеливо позируя Сгорбышу, они рассчитывали подороже себя продать. Я бы снимал их только на цифру, потому что души у них не было. Подобное — подобным. Им не нужна глубина, им нужно качество. Если вы не в курсе, фотография полнит. Даже идеальное тело (90-60-90) требует дополнительной корректировки. По этой причине такой популярностью пользуются пятнадцати-шестнадцатилетние девочки, которых гримируют под взрослых женщин. Именно не оформившиеся еще худышки смотрятся на снимках идеально. Но с женским телом приходится работать, чтобы оно выглядело достойно. Вот где пригодился талант Сгорбыша! Земля же слухами, полнится, и начинающие модели шли к нему косяками. Через неделю я стал относиться к ним так же, как они ко мне: как к мебели. Они раздевались, не обращая на нас внимания и перекатывая при этом во рту жевательную резинку. Причем раздевались сразу до трусов. Самые популярные фотографии были топлесс. Через два месяца у меня возникло ощущение, что производству силикона не грозит кризис ни при каких условиях. Я видел девушку с десятым номером, которая утверждала, что до операции у нее был седьмой. Рекомендуется увеличивать грудь не более чем на три размера. Вот она и увеличила. Надо же что-то сделать! Женщины уверены: чтобы заполучить принца, надо что-то с собой сделать. Большинство предпочитают менять внешность. Что ж… Это их право.

Была категория женщин, которые делали портфолио, чтобы найти себе жениха. По своим параметрам они не вписывались в модели, но тоже хотели подороже себя продать. Портфолио отправлялось свахе, та начинала искать покупателя. У нас и за рубежом. «Невеста» ждала и копила деньги на очередную фотосъемку. Сгорбыш и здесь был на высоте: он терпеливо делал из них красавиц. Показывал их ум и доброту. Я пожимал плечами: а что скажет жених, когда увидит натуру? Если только ум и доброта победят…

Была и третья категория женщин. Условно я бы ее назвал «с жиру бесятся». Красивые, холеные, состоятельные дамы. Замужние. Им не было необходимости себя продавать: все уже свершилось. Но они-то и оставляли в студии у Сгорбыша огромные деньги.

— Это уже пятый… — сказал как-то Сгорбыш, когда под шушуканье «задника» студию покинула высокая злющая брюнетка.

— Что — пятый?

— Пятый альбом. Она ходит сюда раз в месяц. И каждый раз недовольна результатом. Хотя куда уж лучше? Оставляет каждый раз по тысяче долларов.

— Зачем ей это нужно?

— Деньги девать некуда, — зло сказал Сгорбыш.

— Тебе-то что? Дают — бери.

— Ты не понимаешь… У нас в стране пенсия в десять раз меньше.

— Откуда ты знаешь? Ты на пенсии?

— Нет еще.

— Сколько же тебе лет? — удивился я.

— Пятьдесят пять.

— А я думал, больше! Вот и радуйся, что у тебя есть работа!

— Ты не понимаешь, — с тоской сказал Сгорбыш. — Это ж такие деньги! Выбросить на ветер тысячу долларов! Подружкам показывать за бокалом мартини. А через месяц придет ко мне. За новыми ощущениями. Или новую шляпку в Париже купила. Надо ж запечатлеть! Попробуй, скажи ей о пенсии!

Я задумался. Для меня тысяча долларов были не деньги. И брюнетка меня не удивляла. Я и не такое видал. Зато она удивляла Сгорбыша. Бедные люди не понимают, почему богатые так себя ведут. А те не понимают, в чем, собственно, их ошибка? Они не задумываются над тем, что за раз швыряют на ветер несколько месячных зарплат или пенсий. Потому что думают о другом. А места в нашей голове не так уж много. Нас может занимать либо одна проблема, но значительная, либо множество пустяков. Одна важная мысль способна вытеснить все остальные. К примеру, те, кто занят бизнесом, уж точно не думают, сколько пенсий оставляют за ужином в ресторане. Я вспомнил своего отца. Он бы со Сгорбышем поспорил. Нет. Не стал бы. В этом его сила. Он никогда не оправдывается и никому ничего не объясняет. Я тоже благоразумно промолчал.

Сгорбыш мне был симпатичен. Когда я привык к нему, а он ко мне, мы стали друзьями. Странная такая дружба. По непонятным причинам мы друг к другу прикипели. Он так и называл меня: сынок. А я его Горб. Или: папаша Горб. Он думал, что я альфонс, но простил мне это. Я же предпочитал ничего не объяснять. Альфонс так альфонс. Квартира, которую я снимал, была больше, лучше и ближе к центру, чем его однокомнатная берлога на окраине. Я подозревал, что у Сгорбыша есть сбережения. Работал он много, а семьи у него не было.

— Когда ты купишь квартиру, Горб? — спросил как-то я.

— Квартиру? Ох, сынок… Квартиру! Да ты знаешь, сколько она стоит!

— Но у тебя же есть сбережения?

— Кое-что есть. На достойные похороны хватит, а на квартиру вряд ли.

— А хочешь, я тебе помогу? — великодушно предложил я.