Отец ввел ее в подкативший экипаж. И пока толпы людей метались в страхе и панике, процессия отправилась дальше…

Толпа перед дворцом поняла, что произошло, лишь тогда, когда отец с матерью поднялись по ступеням и люди увидели кровь на шлейфе ее платья и на лице моего отца. Женщины закричали, некоторые упали в обморок…

Бабушка очень часто рассказывала мне об этом в мельчайших подробностях. Я никогда их не забуду…

В то же время полиция ворвалась в дом напротив церкви Святой Марии. Майор полиции Баррадо первым разыскал портье.

– Бомбу бросили из окна вашего дома, – закричал он. – Вы укрываете социалистов и анархистов… Обыщите весь дом! С балкона бросили букет цветов. В нем была бомба.

Он схватил портье за грудки.

– Кто получал цветы в этом здании? Кто принес цветы в здание?

Портье, бледный как полотно, прислонился к двери швейцарской. Он не вымолвил ни слова. В этом момент вперед протиснулся один из служащих гостиницы. Он вспомнил странного молодого человека, который накануне потребовал апельсинов и бросал их на улицу до тех пор, пока не стал уверенно попадать на середину улицы. Посередине улицы, переполненной толпами людей, проехал экипаж моего отца… Торопясь, лакей рассказал о букете цветов, который выпросил у него незнакомец.

Баррадо тотчас помчался на верхний этаж. Он налетел плечом на дверь комнаты 88. Она тут же поддалась. Дверь была не заперта. Комната оказалась пуста. Незнакомец покинул ее в безумной спешке.

Но в этот момент Баррадо услышал, как лакей закричал в коридоре:

– Вот он!.. Вот он бежит!

Но когда Баррадо кинулся в коридор, никого не было видно. Он лишь услышал за углом призрачный голос:

– Да здравствует республика… Долой короля…

Баррадо показалось, что он увидел призрака, бегущего к черному ходу. Но хотя он смотрел везде, где мог, преступника найти не удалось. Он бесследно исчез. Его выследили лишь несколько дней спустя далеко от Мадрида, в Барселоне. Его звали Франциско Феррер.6

Отец приказал казнить Феррера. Он мог бы забыть о Феррере, но не о предупреждающем грохоте бомбы, взорвавшейся в начале совместного пути моих родителей.

Год спустя на свет появился я. А через три года бабушка и родители, ужаснувшись, впервые увидели, что бабушкины предчувствия сбываются и что у меня, испанского кронпринца, гемофилия. Охваченная тревожным ожиданием, бабушка рассматривала меня, когда отец 10 мая 1907 года вынес меня из комнаты моей матушки и, голого, лежащего на подушке, показал министрам. Точно так же его самого двадцать лет назад показывали членам правительства и чиновникам двора. Позднее, когда я учился ходить, бабушка следила за каждым моим шагом, внутренне трепеща от страха…

Отец глубоко в душе, вероятно, испытывал то же самое. Но после того как в течение двух лет не произошло ничего страшного, он уверился, что опасность миновала. 23 июня 1908 года родился мой брат Хайме. Когда ему еще не исполнилось и года, он уже несколько раз падал и ранился. Однако Хайме казался обычным ребенком, хотя почему-то не мог научиться говорить. Гемофиликом он точно не был.

Но затем наступило 22 июня 1910 года. У моих родителей гостили родственники из Германии. Принц Людвиг Фердинанд Баварский с дочерью Пилар на четыре недели приехал в наш дворец в Мадрид. Я играл с Пилар, мне разрешили остаться со взрослыми на ужин… Было шесть часов вечера. Как всегда, открылись двери в столовую. Родители и гости прошли к столу через большую дверь. Я побежал за ними.

Я бежал слишком быстро и упал до того, как няня успела меня подхватить. Я стукнулся головой о дверь… И тогда произошло то, что разрушило мою жизнь. Я закричал так громко, что бабушка, которая в этот момент собиралась сесть за стол, в испуге обернулась… Позднее она часто рассказывала мне, что она почувствовала в тот момент. От страха ее словно парализовало. Она почувствовала, что пришло несчастье, которого она боялась три года.

Все присутствующие подбежали ко мне. Я, скрючившись, лежал на полу у створки двери. Я успокоился лишь после того, как няня подняла меня и положила мою голову на свое плечо… Она отвела меня в спальню, раздела и осмотрела. Травм она не обнаружила, у меня лишь болел лоб с правой стороны. Няня принесла воды и сделала мне холодный компресс…

Она велела мне заснуть. Все это явственно отпечаталось у меня в памяти. Я закрыл глаза и подумал о пони, на котором мне разрешили прокатиться днем раньше…

Позднее меня разбудил тихий вскрик. Няня сняла компресс с моего лба и от страха уронила его. Она отбросила покрывала и осторожно подняла меня. Затем по коридорам понесла меня в столовую. Я услышал голоса отца, принца Людвига Фердинанда Баварского и матери. Они закончили ужинать и перешли в так называемую синюю комнату, располагавшуюся рядом со столовой.

Все, кроме бабушки, уже забыли о мелком происшествии. Когда няня неожиданно вошла в дверь, неся меня на руках, и в ужасе замерла в комнате, все вскочили со своих мест. У меня на лбу образовалась большая синеватая опухоль, налитая кровью. Бабушка подошла ко мне, ее ноги дрожали. Если верить рассказам, ее лицо было белым как снег. За ней подошли мать, отец, принц Людвиг Баварский и его дочь Пилар.

Принц Людвиг Фердинанд был врачом. Думаю, в то время это был единственный на свете врач королевских кровей. Он практиковал в Германии. Став старше, я часто с ним встречался. Его глаза всякий раз напоминали мне тот вечер в Мадриде. Наверное, в тот момент в них читались мрачные предчувствия.

Я услышал голос отца. Он спросил:

– Это?..

В лице моей матери отпечатался тот же немой вопрос.

Оба неподвижно смотрели на принца Людвига Фердинанда, словно была еще надежда, словно они не хотели поверить в несчастье. Но принц не оставил им надежды.

– Да, – сказал он, и когда няня вынесла меня из комнаты и уложила в кровать, продолжил:

– У принца болезнь Баттенбергов. Он гемофилик…

Позднее бабушка рассказывала мне о разговоре, который тогда состоялся. Отец сказал:

– Но кровь у него не идет!

Это был последний проблеск надежды.

– У него внутреннее кровотечение, – прозвучал ответ. – Мы можем лишь радоваться тому, что не произошло кровоизлияние в мозг.

– Как у принца Гессенского… – К бабушке снова вернулся голос. Ее лицо словно окаменело и осталось таким с того дня. – Он был твоим кузеном, – обратилась она к моей матери. – Это племянник твоей мамы и сын тети Алисы… – казалось, в ее словах звучало обвинение, нежелание простить то, что моя мать принесла в нашу семью болезнь.

Сначала отец и мать не придали значения ее словам. Они все еще ждали хоть какого-нибудь слова надежды из уст принца Людвига Фердинанда. Но принц настаивал на поставленном диагнозе:

– Сомнений нет. Можете собрать специалистов со всего света. Они скажут то же самое: Альфонс – гемофилик…