Некоторые исторические документы свидетельствуют о том, что в VI веке н. э. у христианских народов кельтской Ирландии, Великобритании и Арморики (Бретани) женщины «conhospit» все еще участвовали в отправлении культа, хоть и не были «священниками» в нашем понимании слова. Но Римская церковь запретила эти языческие празднества, следовательно, в конце XII века женщина никак не могла занимать центральное место в христианской литургии. Выходит, что женщина удивительной красоты, которая в романе Кретьена де Труа несет таинственный Грааль, является исключением из правил. Итак, следует найти причину столь явного нарушения христианской традиции. Скорее всего, в фантастическом кортеже, появляющемся перед героем, кроется двойной смысл, однако в тексте Кретьена де Труа нет ничего, что помогло бы нам разгадать эту тайну; для этого придется обратиться к позднейшим версиям легенды.

Наконец, выходя за рамки этого любопытного эпизода, мы не можем удержаться от нескольких замечаний, касающихся «Персеваля, или Повести о Граале» в целом. Роман остался незаконченным; полагают, что причиной тому была смерть автора, однако это еще не доказано. Помимо «Повести о Граале», Кретьен де Труа не окончил и «Рыцаря телеги», предоставив сделать это поэту Годфруа де Ланьи. В то далекое время часто случалось, что автор прерывал свое повествование; в таком случае заботу о продолжении романа брали на себя другие сочинители, обогащая сюжет, доставшийся им в наследство, различными вставками, порой заимствованными из иной культурной традиции. Именно так поступили три последователя Кретьена де Труа, вследствие чего текст неимоверно усложнился; дело в том, что, дополнив его новыми подробностями, порой противоречащими друг другу, продолжатели так не смогли довести рассказ о Граале до конца. Таким образом, мы имеем дело с «дважды незавершенным» повествованием.

Создание «продолжений» было обычным литературным приемом Средневековья, который можно встретить и в «Gai Savoir», «веселой науке» (так называли искусство трубадуров). Подобный метод зародился во времена провансальских трубадуров, а в эпоху Кретьена де Труа получил широкое распространение. Суть его заключалась в том, чтобы завлечь читателя или слушателя в лабиринт слов и событий, из которого он выбирался лишь собственными усилиями, самостоятельно отыскивая пути, ведущие к «откровению», разъяснению замысла. Собственно, поэтому в произведениях XII века столь часто встречаются сюжетные вставки и эпизоды, порой приводящие читателя в замешательство. Труверы, трубадуры и бретонские барды, искусные в умении плести словесную ткань, часто вели слушателя по ложному следу, по ходу текста изобретая все новые смысловые и сюжетные переходы.

Мнение медиевиста Роже Драгонетти[7], профессора Женевского университета, на этот счет однозначно. Описав литературные приемы поэтов того времени[8], ученый приходит к выводу, что «trobar leu» («светлая манера», «ясный стиль») трубадуров, в которой, казалось бы, все понятно, порой содержит гораздо больше намеков и зауми, нежели «trobar dus» («темная манера», «темный стиль»), то есть сложное для понимания повествование, бывшее в ходу среди трубадуров. Подвергая анализу «лакуны» в некоторых средневековых текстах, он утверждает, что пропуски в событийной канве служат определенной цели: «Итак, перед нами незавершенный роман, который, на первый взгляд, всегда можно продолжить и закончить, хотя это не так. Суть его вовсе не в этом; главное в таком романе — это Речь, сам способ изложения, то, чему подчинена вся куртуазная поэзия». В подтверждение своих слов Роже Драгонетти приводит рассказ «Прекрасный незнакомец», входящий в цикл Грааля; это незаконченная поэма некоего Рено де Боже (в его имени проглядывает «beau jeu» — «игра слов»!). Несмотря на то что рассказ обрывается, читатель все же уверен, что он прочел поэму «до конца», настолько логично и последовательно выстроен текст; в то же время подобный «конец» предоставляет полную свободу действий тому, кто решит его продолжить (если таковой, конечно, найдется). Очевидно, той же особенностью обладает и прерванный на полуслове роман Кретьена де Труа.

Сюжет «Повести о Граале», скорее всего, был взят Кретьеном де Труа из богатого репертуара бретонских поэтов, часто бывавших при дворе Алиеноры Аквитанской и ее дочери Марии Шампанской. Это не первое его произведение, посвященное королю Артуру и рыцарям Круглого стола. Поэт был знаком с преданиями как островных, так и континентальных кельтов; он прекрасно разбирался в них, что помогло ему создать такие удивительные романы, как «Эрек и Энида», «Ланселот, или Рыцарь телеги», «Ивэйн, или Рыцарь со львом». В этот список можно было бы добавить и «Тристана», но, к сожалению, он был утерян. Однако хочется обратить внимание на то, что рассказы «артуровского цикла» были написаны им по заказу Марии Шампанской, в то время как «Повесть о Граале» заказал другой человек. Им был, если верить самому Кретьену де Труа, граф Фландрский Филипп Эльзасский: поэт упоминает о нем в начале своего романа.

Кто же такой Филипп Эльзасский? О нем известно, что он был сыном Тьерри Эльзасского, который принимал участие во Втором крестовом походе. Согласно преданию, Тьерри Эльзасский привез в родные края некий сосуд из Иерусалима, в котором было несколько капель крови Иисуса Христа. Вернувшись во Францию, Тьерри построил в Брюгге собор, в котором поместил этот «священный сосуд»; так в XII–XIII веках появился культ святой крови Христовой, распространившийся по всей Европе. В Брюгге стали совершать паломничества те, кто по той или иной причине не могли добраться до Иерусалима. Необходимо заметить, что такой поток верующих, желающих поклониться святыне Брюгге, был лишь на руку жителям города и самому графу: вслед за славой в Брюгге потекли деньги. Стоит спросить себя: не был ли продиктован «литературный заказ» Филиппа Эльзасского заботой о поддержании культа святой крови Христовой? Брюгге был одним из самых богатых городов в его владениях; успех «Повести о Граале», написанной Кретьеном де Труа в то время, когда автор находился на пике литературной популярности, мог бы содействовать как «пропаганде» культа святой крови Христовой, так и процветанию самого Брюгге.

Возможно, эти исторические события и породили на свет ряд толкований, превративших Грааль в чашу, наполненную «самым драгоценным в мире» содержимым, то есть кровью Спасителя, который умер на кресте ради-спасения человечества от греха и смерти. Церковь в ту пору лишь приветствовала и поддерживала культы, подобные поклонению святой крови Христовой, поскольку они не противоречили ее официальной доктрине. Таким образом, «Святой Грааль» стал хранителем «sangréal», «истинной, царской крови». Определение «царский» появилось из евангельского текста: римляне считали Христа мятежником, пожелавшим стать «царем иудейским»; оскорбительная надпись, помещенная на кресте над головой Иисуса, гласила: I.N.R.I., «Iesus Nazoreus Rex Iudeorum» (то есть «Иисус Назорей Царь Иудейский», но не «Иисус из Назарета[9]»).