— Пошли отсюда, сагиб. Негоже тебе копаться в этой падали. Да и неудивительно, что они бесшумно подкрадываются в темноте, а затем разят или похищают людей. Это дети ночи, из нее они приходят, в нее же уходят, и их черная стихия-мать дает им дьявольское коварство и силу.

— Вот только как их сюда занесло? — негромко спросил Гордон, разумеется не ожидая от Яр Али-хана конкретного ответа. — Их родина — Сирия, предгорья горы Лалеш. Это последний бастион их религии, гонимой в равной степени мусульманами и христианами… Монгол из Гоби и дьяволиты из Сирии — странное совпадение, не правда ли? А может быть, все-таки здесь есть какая-то связь?

Он потянулся к грязному засаленному халату ближайшего мертвеца и тут же выслушал лавину возражений, обрушенных на него Яр Али-ханом.

— Эта плоть проклята! — завопил афридий, который и сам-то сейчас больше всего напоминал истеричное, но грозное привидение: с окровавленной саблей в руке и кровью, стекающей на бороду из разбитой губы. — Не подобает такому почтенному сагибу осквернять себя прикосновением к этой падали. И вообще, не стоит к ней прикасаться. Но уж если это необходимо, то пусть это сделаю я, а не…

— Да заткнись ты! — оборвал его Гордон. — Смотри-ка: я так и думал! Ну и дела…

Луч фонарика вырвал из темноты кусок льняной ткани: на убитом была надета тонкая нательная рубаха, и на этой ткани, словно алое пятно свежепролитой крови, красовалась вышитая шелком эмблема — да, рука, сжимающая кинжал с тремя клинками.

— О Аллах! — застонал Али-хан.

Призвав этим возгласом Аллаха себе в помощь, он презрел свои страхи и суеверия и поспешно расстегнул халаты остальных трех трупов. На нательном белье каждого обнаружилась та же эмблема — тот же алый кулак сжимал все то же диковинное оружие с тремя клинками.

— Сагиб, а монголы — мусульмане? — спросил вдруг афридий.

— Да, многие из них поклоняются пророку Магомету. Но тот человек, труп которого мы видели у Бабер-хана, не исповедовал ислам. Ты обратил внимание на его зубы? Клыки у него сточены до треугольной формы, чтобы быть похожими на клыки хищного зверя. Так делают почитатели Эрлика, Желтого бога смерти, в основном, конечно, жрецы. Кстати, пожирание человечины входит составной частью во многие их ритуалы.

— Убийца турецкого султана был курдом, — пробормотал Яр Али-хан. — Некоторые из них тоже поклоняются дьяволу. — Втайне, конечно. Они называют его Мелек-Таусом. Но персидского шаха убил араб, а в вице-короля выстрелил мусульманин из делийской общины. Что общего может быть у правоверных мусульман с монголами и поклоняющимися дьяволу езидами?

— Вот именно это мы с тобой и должны выяснить, — ответил Гордон, выключая фонарик.

Лунный свет все сильнее заливал каньон, все отчетливее обретали форму скалы, камни и обрыв стены. Друзьям пришлось спрятать лошадей в густой тени нависшей скалы и самим спрятаться за валунами, чтобы не попасть на мушку противнику.

Время тянулось нестерпимо долго; из ущелья не доносилось ни звука. Нервы Яр Али-хана были напряжены до предела. Не выдержав, он вскочил на ноги, проворно взобрался на ближайший высокий камень и встал в полный рост в лунном свете — отличная мишень для любого стрелка на другой стороне каньона. Но выстрела так и не последовало.

— Что будем делать теперь? — спросил Гордона афридий.

Американец показал пальцем на темные пятнышки, тут и там видневшиеся в серебристом свете на каменистой земле.

— Они оставили за собой след, по которому и ребенку не составило бы труда их выследить.

Не говоря ни слова, Яр Али-хан убрал саблю в ножны и извлек из седельного вьюка винтовку. Гордон вооружился подобным же образом, а кроме того, прицепил к поясу моток прочной веревки с острым железным крюком на одном конце. В своих путешествиях по горным краям ему не раз и не два доводилось убедиться в чрезвычайной полезности этого простого и не занимающего много места снаряжения. Луна поднялась совсем высоко, высветив даже узкую серебристую дорожку по дну бокового ущелья. Яр Али-хану и Гордону было вполне достаточно такого освещения.

Они шли по дну ущелья, пробираясь меж камней, держа в руках винтовки. Разумеется, оба отдавали себе отчет в том, что являются легкими мишенями для любого стрелка, притаившегося в засаде где-нибудь впереди по ходу ущелья или чуть выше на склоне. При всем этом оба смельчака были готовы рискнуть, использовать тот шанс, что может подарить судьба или военная удача, а именно — промах первого выстрела противника, после которого можно будет упасть, перекатиться по земле и спрятаться в тени ближайшего камня. А там — будь что будет… Но выстрела все не было и не было, как не было видно и оторвавшихся от преследователей беглецов, хорошо знавших местность и не боявшихся засады. Капли крови — ориентир для догоняющих — частым пунктиром отмечали путь отряда езидов, несомненно уходивших от погони с несколькими серьезно раненными товарищами.

Гордон вспомнил об Ахмад-шахе, оставшемся лежать под открытым небом; ни земля, ни даже плащ-палатка пока что не покрыли его тело. Но времени на заботу о мертвом не было ни секунды.

Ахмад-шаху уже не помочь, а вот Лал Сингх оказался в плену у людей, которым неведомы пощада и жалость. Тело Ахмад-шаха можно будет предать земле потом, а сейчас главная задача — выцарапать Лала Сингха из лап езидов, прежде чем они убьют его, если, конечно, они уже этого не сделали.

Взведя курки винтовок, американец и афридий уходили все дальше вверх по ущелью. Они вышли в погоню пешком, ибо и нападавшие, похоже, тоже были пешими, если, конечно, их лошади не были оставлены где-нибудь в глубине ущелья. Впрочем, это казалось маловероятным: пока что дно ущелья было настолько неровным и каменистым, что всадник здесь абсолютно лишился бы своего преимущества в скорости и маневренности и, наоборот, стал бы легкой добычей для пешего воина.

Каждую секунду Гордон и Яр Али-хан ждали засады, но все было по-прежнему тихо, и, ориентируясь по цепочке капель крови, они уверенно шли вперед. Кровавый пунктир стал более редким, но тем не менее позволял достаточно уверенно держать след, не тратя времени на дополнительные поиски.

Гордон прибавил шагу, рассчитывая вскоре догнать езидов, которые, как теперь стало ясно, просто-напросто убегали с поля боя. Езиды поначалу намного опередили преследователей, но нельзя было не учитывать, что среди них был раненый, а то и несколько раненых, а кроме того, они тащили за собой или на себе пленного, который, разумеется, не был заинтересован в том, чтобы облегчить их бегство. Прикинув все это в уме, Гордон предположил, что они с Яр Али-ханом должны были вот-вот нагнать отступающих. Он верил, что сикх все еще жив, потому что мертвого тела ему не попадалось, а если бы езиды убили пленного, то прятать труп у них не было никакой необходимости.

Ущелье плавно извивалось, становясь то уже, то шире, то поднимаясь вверх, то снова глубоко проваливаясь в толщу горы. Затем оно сделало резкий поворот и неожиданно кончилось, открывшись устьем в другой каньон, всего в несколько сот футов шириной, шедший с востока на запад. Цепочка кровавых капель пересекала этот каньон перпендикулярно его стенам, подходила вплотную к южному обрыву, а там исчезала.