– Зачем? – испуганно прошептала девочка.

– Здесь мне бы полагалось по закону жанра зарычать страшным голосом: «Что бы съесть тебя…», но я не буду этого делать. Ладно?

– Ладно, – в карих глазах еще остался испуг.

– Просто не разговаривай с тенями, если они тебе неприятны. Не обращай на них внимания. Отстанут. А главное, попробуй сосредоточиться на том, кто указал на машину родителей перед их последней поездкой. Запомнила, как он выглядел?

– Не очень, – призналась Нина. – Он, когда из стены появился, я так испугалась.

Варя ласково улыбнулась и погладила маленькую ладошку.

– Когда человек пугается, он способен на большее, чем в спокойном состоянии. Правда, только если он воин. Знаешь, как раньше воеводы выбирали себе ратников?

Черные кудряшки мотнулись по подушке следом за отрицательным движением головы.

– Воевода усаживал кандидата за стол перед собой, угощал чем-нибудь, вел неторопливую доброжелательную беседу. А по его незаметному сигналу кто-то из воинов подбегал с диким криком к претенденту сзади и острой саблей со свистом срезал пару волосинок с головы гостя.

– Зачем?

– Это был экзамен. Если испытуемый побледнел, моргнул, онемел от страха, – не воин. А напружинился, румянцем пошел, а то и в сторону увильнул, – прирожденный боец. Такой и во сне оружие выхватит, если опасность рядом.

– Варенька, миленькая, – вскинулась к ней девочка, – возьми меня в ратники! Научи драться. Ну, или испытай сперва.

– Это лишнее, – искренне улыбнулась наставница. – Я вижу, что ты воин. Только сама еще не веришь в это.

– А как ты видишь?

– Не глазами, – смутилась воспитательница.

– И я могу научиться кирпичи кулаками разбивать? – Нина просто подпрыгнула на кровати. – Как каратисты в кино?

– Нет, кирпичи мы оставим каратистам, – улыбнулась няня.

– А как же в глаз? – чуть не плача пробубнила послушница.

– Ну, это святое, – Варя прикрыла рукой рот, чтобы не прыснуть со смеху. – Давай-ка лучше спать. Утро вечера мудренее.

– Вот так всегда! – попробовала протестовать маленькая воительница.

– Нет, сегодня будет не как всегда, – строго пресекла ее возмущения няня. – Ты закроешь глаза и постараешься вспомнить все-все о том воскресенье, когда родители собирались в последнюю свою поездку. Начни с самого утра. С того момента, который был всегда одинаков. По выходным вы завтракали вместе?

– Да, мама очень любила, когда мы втроем садились на кухне. Она всегда готовила что-нибудь вкусненькое и просила не торопиться.

– Вот и чудесно. Вспомни все до мельчайших подробностей. Какая была скатерть, что приготовила мама, что вы говорили. Ты быстро заснешь, и то воскресенье повторится в сознании. Пожалуйста, будь спокойна, это будут просто воспоминания. Когда ты опять будешь сидеть на подоконнике и появится тень, ты все запомнишь. Знай, тень – твой друг, потому что она предупредила об опасности. Постарайся спросить, как ее зовут, чтобы обращаться по имени. Это важно. И запоминай. Все-все запоминай. Поверь, тебе все под силу.

– Это мой экзамен? – неожиданно серьезно спросила девочка.

– Только, если ты решила стать воином.

– Я не побледнею и не зажмурюсь, – взгляд карих глаз был полон решимости.

– В таких случаях всегда говори без отрицания, – поправила ее Варя. – Я все увижу, все пойму. Я буду готова ко всему и одолею любого врага.

Она сжала губы и кивнула.

– И почаще повторяй одну фразу – «я все вижу». Особенно с закрытыми глазами.

Ниночка сомкнула веки, и губы ее зашевелились. В отличие от многих своих предков, повторяющих в ночной молитве вечные слова покорности и раскаяния в грехах перед Господином, девочка шептала нечто иное.

Черноглазая красавица-ночь, словно услышав призывные аккорды андалузийской гитары, взметнула вверх тонкие руки и щелкнула незримыми кастаньетами, а сумрак, подобно пышным юбкам ее воздушного черного платья, заполнил площади и улицы старого города, красовавшегося вокруг бухты на берегу Средиземного моря. Граница дня и ночи едва уловима в современной суете, но те, для кого это таинство не секрет, каждый раз получают удовольствие, наблюдая переход в совершенно другой мир. Именно так. Правда, это дано не многим. Погруженные в свои повседневные дела никогда не увидят чуда в том, что происходит каждый вечер. Но это не зависит от них. Настоящие чудеса не нуждаются в зрителях, как на представлениях фокусников. Чудеса живут своей жизнью.

Сначала медленно, но не робко или застенчиво, а от сознания своей необычности – величественно, заполняет собой все вокруг, преображая и наполняя новым смыслом, красавица-ночь. Не случайно она с тружеником-днем мужского и женского рода, каждому присущи противоположные черты. Их перечисление займет слишком много времени, а танцовщице в черном платье, чьи пышные юбки стремительно развиваются в такт ее страстным движениям, нравоучения скучны. Незримые кастаньеты и звонкие аккорды гитары уже выводят знакомую мелодию. Это фламенко. Только здесь этот танец звучит по-настоящему, в остальных местах он скован, как в неволе. Ему нужны гулкие узкие извилистые улочки, сбегающие с холмов к морю. Они вымощены особым камнем, способным отзываться на перестук крепких каблучков. Ударят ловкие пальцы по струнам андалузийской гитары, и тут же отзовется дробь каблучков. Что там сцены, подмостки театров и концертных залов, где перед чопорной публикой, убаюканной мягкими креслами, танцовщицы пытаются исполнять фламенко! Увы, там этот танец – невольник, ибо душа его живет только на брусчатке Барселоны.

Красавица-ночь это знает. Каждый вечер, начиная свой завораживающий танец, она покоряет светлый мир, и он опускается перед красоткой на колени, потому что понимает, ему не устоять. Темный мир живет не разумом, но сердцем, и превыше всего ставит любовь. Эта богиня властвует безраздельно. Ей покоряются и ее превозносят без храмов, соборов и монастырей. О ней грезят с детства и ее вспоминают на смертном ложе. Любовь – лучшее, что дано Создателем смертному. Днем, когда разум преобладает над человеком, он пытается придумать себе иного Господина, называя его на разных языках разными именами. Смешно и грустно. Единая религия и единая Госпожа давно есть у каждого. Любовь живет в душе каждого еще до рождения. Мать и дитя любят друг друга, и весь мир сосредоточен для обоих в них самих. Так Создатель пытается научить смертных единственной религии, которая нужна людям. И это настоящее. И это на всю жизнь. И это умеет каждый. Нет первородного греха, есть самая первая любовь, и ей не нужны Талмуд, Коран или Библия; святые отцы, выдуманные обряды или жертвоприношения. У человека есть душа. Она всегда подскажет, откроется навстречу и простит. Никто так не умеет любить и ненавидеть, как обладающий душой. Никто не умеет так прощать, как душа любящая.

Красавица-ночь сверкает черными очами, в которых хочется утонуть. Нет сил сопротивляться, да и незачем. Вместо молитв звучит гитара, вместо поклонов – огненное фламенко, вместо попов – стремительная байлаор. Темное трико обтягивает ее соблазнительный торс, закрывая от шеи до ладоней. Нет обнаженного тела, но есть огненная страсть танца. Оборки и воланы пышными волнами вьются за байлаор, но ее уже там нет. Это только след той, что умеет любить страстно, ненасытно, безгранично. Долой кастаньеты, и трепетные кисти изящных рук начинают свой монолог. Не нужны толмачи, все понятно без слов. Фламенко впитал в себя традиции мавров, обычаи индусов, свободолюбие цыган, лукавство иудеев и неукротимость испанцев. Для любви не существует вавилонской башни, это порождение дневного разума. Мелькнул в руках байлаор веер, и монолог окрасился новыми яркими фразами. Какое богатство! Смотрите и наслаждайтесь, ваша душа все поймет. Когда же кантаор с надрывом зайдется на самых высоких нотах, выводя голосом не слова, а невообразимый восторг, и ритм каблучков будет соперничать с бешеным темпом струн, взметнется красная шаль с длинными кистями. Тут вы почувствуете непреодолимое желание вскочить со своего места и ринуться в танец. Не сдерживайтесь. Это ваша душа отозвалась на голос Госпожи вашей – великой и единственной царицы по имени Любовь.