Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты идиот? – громко воскликнула я. Мне холодно, я окончательно проснулась. – Я просто не могла уснуть.
– И что? Причем тут тавегил?
– А то, что эти таблетки – отличное снотворное. У меня болела голова, а Маша сказала, что это прекрасное средство: и боль снимет, и усталость, и напряжение. В общем, почти как наркотик – по крайней мере, так она его описала. Я вообще-то не собиралась его пить, взяла лишь из вежливости. Но ты же пропал, мать твою! – Тут я вспомнила всё. – Ты исчез, не звонил, не отвечал на мои звонки. Ты пришел… Который теперь час? – Я посмотрела на будильник, стоящий на столике в луже воды. – В три часа ночи?! И так и не сказал, где ты был!
– Я… был зол.
– О, это, конечно, всё объясняет! – воскликнула я, всплеснув руками. – Когда я буду зла, я тоже буду уходить и приходить в три часа ночи, идет?
– Не идет, – покачал головой он. – Тебе влетит, ты даже не представляешь как. Но ты уехала к родителям Сережи, так что мы квиты.
– Ты считаешь? Я уехала к ним днем, и ты знал об этом. Ты исчез и пришел поздно ночью. Может быть, ты попал под поезд! Может быть, ты завел любовницу! Купил проститутку!
– Что? – Андре дернулся и подошел ближе, но я не желала, чтобы он ко мне прикасался. Я схватила сразу кучу вещей из шкафа и отпрыгнула к кровати. Я хотела одеться, мне больше не нравилось стоять перед Андре в одном бюстгальтере, но Андре не дал мне сделать этого, он планомерно выдергивал у меня из рук вещи, и, в конце концов, я замоталась в одеяло, закрываясь им, как коконом.
– Я уехал к отцу и пробыл у него почти весь день. А потом, птица, чтобы не думать о тебе, о твоей дурацкой противоестественной склонности к независимости, я уехал в больницу.
– У меня нет противоестественной склонности. И я очень-очень зависима, к сожалению, – пробормотала я. – Постой, в какую больницу? Что случилось?
– Ничего. Ничего не случилось. Да, я был в больнице, ведь я же врач, если ты не забыла. Отец давно мне предлагал приехать, он хотел, чтобы я приезжал в Москву оперировать. Мне показали больницу, операционный комплекс, нескольких пациентов. Мы разбирали старые дела, планы операций, обсуждали возможные осложнения. Такие консилиумы могут длиться несколько часов подряд. Мы закончили только в первом часу ночи.
– Кто работает по ночам?! – слабо возразила я, но Андре только покачал головой.
– Врачи работают по ночам. Если дежурство. Не важно.
– Ты будешь тут оперировать, у нас? – поинтересовалась я уже куда более спокойным тоном. Андре взял мое лицо в ладони, поправил мне волосы и нежно улыбнулся.
– Я еще не решил. Ну что, ты больше не злишься? – Андре спрашивал, а его руки настойчиво пробирались под одеяло. – И скажи на милость, кто такая Маша?
– Маша – это соседка. Она, знаешь, любит Тилля Линдеманна. Вот у нее-то как раз аллергия, причем, вполне возможно, на моего кота. Он, конечно, тут давно не появлялся, но аллергики – народ упертый. У них аллергия даже на остатки шерсти. Впрочем, кто знает. – Я зевнула и опала на кровать. Андре воспользовался моментом моей слабости и раскрыл одеяло, обнажив меня. Я поежилась от холода, но Андре только тихо засмеялся – терпи. Он пальцами синхронно спустил бретельки моего бюстгальтера и почти оголил мою грудь, как в дверь вдруг позвонили. Мы оба подскочили и переглянулись. Затем Андре кивнул.
– Врачи. Я забыл про них.
– Какие к черту врачи?
– «Скорая», Даша. «Скорая помощь», которую я вызвал.
– Черт, зачем? Андре, вызови их теперь обратно! – Но Андре уже пошел в прихожую, а я поплелась за ним.
– Пустая пачка из-под таблеток, ты в одежде, на полу ботинки, телефон отключен. Что я должен был думать? – сказал Андре, выходя навстречу к врачам, которые стояли в проеме открытой входной двери. Я застыла в изумлении. В прихожей меня ждал еще один сюрприз. Оказалось, что дверь в мою квартиру выбита и сорвана с петель. Она валялась на полу и, чтобы попасть ко мне в квартиру, достаточно было просто перешагнуть ее.
– Это что?! – гаркнула я. Врачи смотрели на нас молча и безо всякого энтузиазма.
– Я вышиб твою дверь. Ты не отвечала на звонки! – пожал плечами Андре.
Врачи долго ругались, отказывались от денег и грозили Андре карами небесными за ложный вызов. Оказалось, что на сигнал об отравлении таблетками и возможном суициде они выезжают в первую очередь. Так из-за меня, возможно, эта бригада не доехала в ту ночь до тех людей, которые реально нуждались в помощи. Впрочем, не из-за меня. Из-за Андре. Потом врачи все же сошлись на том, чтобы сделать мне какой-то укол – так они могли быть уверенными в моем благополучии. Однако услышав, каких именно таблеток я накушалась, посмеялись и сказали, что колоть супрастин после тавегила – верх идиотизма. Забрав немного евро, предложенных Андре, они уехали, явно пополнив свою копилку историй о нелепых вызовах. Когда мы остались одни в прихожей, сквозь выломанную дверь которой было отлично видно мусоропровод, я решила кое-что уточнить.
– Так почему я должна была покончить с собой?
Андре посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом, словно мы были совершенно незнакомы.
– Откуда я знаю, почему люди кончают с собой! – воскликнул Андре, и я поняла, что он подумал об Одри. О ее самоубийстве.
– Не люди, Андре, – я. Ты знаешь меня!
– Нет, я не знаю тебя, – пожал плечами он. – Представь, я увидел тебя и пустую пачку таблеток. Мне просто стало страшно, когда я не мог тебя добудиться. Я не думал ни о чем, кроме того, что могу тебя потерять. Я не знаю тебя. Наверное, даже самого себя не знаю. Ты для меня – как непойманная птица, я никак не могу привязать тебя к себе. Даже мое кольцо – его нет на твоем пальце. А зачастую ты ведешь себя так, будто я просто случайно зашел к тебе в гости и скоро уйду. Давай поженимся прямо завтра?
– Думаешь, это поможет? Это привяжет меня в достаточной степени? Думаешь, если не привязать меня, я улечу? Проблема в том, что только рядом с тобой у меня появляются крылья, – устало рассмеялась я. За окном над мусоропроводом светлело – рассвет близок.
– Я не должен был оставлять тебя, я должен был позвонить, – признался он с неохотой. Я кивнула, но отвечать не стала. Вместо этого я предложила пойти спать, хотя сон уже и прошел. Мы вернулись в комнату, по полу которой гулял сквозняк. Я подумала: еще неизвестно, как теперь чинить дверь. Мы легли на бок, лицом друг к другу, я протянула Андре половинку одеяла.
– Почему у тебя тут такой морозильник? – спросил он.
– В Москве есть зима и есть остальное время, когда отопительный сезон еще не начался. Сейчас как раз это время года. А ночи уже холодные.
– Он тебе снился, да? – спросил вдруг Андре, сменив тему резко и без предупреждений.
Я не хотела отвечать, зная, что Андре обладает способностью вытягивать из меня самые ненужные и даже почти забытые подробности. Сон о Сереже уже почти покинул меня, растворился в дымке рассвета, как случается со всеми снами, которые не успеваешь хорошенько прокрутить в голове. И только горящие огнем глаза Андре снова оживляли его в моей памяти.