– Ну, что? Слышно? Слышно, пап? Тут плохо пахнет. Мама, мне холодно. Я не напился!

Никто не напился вдоволь, а ведь мы уже долго были в бегах. Ну, тогда для меня эти часов пятнадцать значило «долго». Новый удар прогремел в унисон со щелчком синдикома:

– Кто говорит? – прохрипели по-шчерски.

– Атташе Уитмас Лау! Нам нужны координаты бункера! Мы где-то рядом!

– Сколько вас?

– Трое взрослых и ребёнок.

– Карминцы есть поблизости?

– Нет. Уже нет.

– Пеленгую.

Синдиком ругнулся на батарейку, но пискнул и мигнул.

– Вы почти на месте, – ободрили на том конце. – Осталось только лощину пересечь, и я вас встречу. Передаю координаты. Запоминайте, через минуту сработает автоудаление.

– Спасибо!

– И ещё, Лау… Поспешите. Ночью в этом секторе рванул нефтехимзавод, ветер несёт токсины к реке. Есть респираторы?

В синдикоме кончился заряд. Дюжины «Зефиров» из моего рюкзака хватило на час. Потом мама порвала палантин на широкие полосы, окропила из термоса и приказала нам закусить их хелицерами, а Чиджи она обмотала нос и рот. Воняло тем гаже, чем дальше мы двигались. Брат заходился кашлем. Скоро лощину заволокло тяжёлым оранжевым дымом. Он катился по камням и оставлял на них кислотные разводы, танцевал и вертелся по дюнам. От его яда и смрада ломило ноги, слепли глаза, всё тело горело.

Я тащилась всё дальше и дальше от родителей, и в конце концов скинула паучью личину. От жирной пыли слипались ресницы. Не в силах даже стоять, я привалилась к запачканному кислотой холму.

– Мам… – прохрипела в туман. – Мам!

Это было невозможно, но Амайя услышала и вернулась. Чудо, которым папа восхищался уже девятнадцать лет: в нашем огромном доме мама всегда первой слышала, когда была нужна детям.

– Бункер уже рядом. Эмбер, ну, давай!

– Никак…

– Еще минуту!

– Ни… секунды…

Папа заметил нас и тоже вернулся. Видимость сокращалась. Рыжая тьма и газы сжимали горло.

– Оставайтесь тут, – отец сразу понял, что подгонять мой полудохлый трупик бессмысленно. – Я поднимусь на холм, там этой дряни поменьше. Может… Может, оттуда видно лучше.

Они с Чиджи уже были наверху, когда куча, под которой я сидела, зашевелилась. Затряслась под нами земля. Посыпались гладкие камешки, и папа скатился с холма. В испуге мы отбежали подальше и увидели, как целая гора гальки заворочалась в маслянистом тумане.

– Глобоворот! – догадался папа и сверкнул глазами. – Это и есть бункер! Эмбер, ты его нашла, моя умница!

Галечный бархан скрывал шар размером с целую площадь. На три четверти он был погружён в землю, а макушка возвышалась над лощиной, как выпуклая крышка от кастрюли. На Урьюи в глобоворотах держали склады. Они непрерывно вращались, попеременно подставляя внешние бока под солнышко. Обычно глобоворот зарывали только наполовину. Вся поверхность покрывалась солнечными батареями. Они копили энергию по очереди, а после расходовали на обогрев той части здания, что опускалась под землю. Но этот бункер выглядывал едва ли метров на пять, чтобы не выделяться среди других дюн.

Здание ворочалось и ворочалось. Сыпались мириады камней. Воздух, казалось, не примет больше взвеси из пыли и пепла. Я задержала дыхание. Это уже был не воздух, а грязная жижа! И вот наконец вынырнул узкий зев: скрипучий клинкет приоткрылся на треть, и рука в военном рукаве махнула ружьём, поторапливая.

В коридоре с непривычки мотало. Нас вели – куда-то, кто-то.

– Заблудились? – голос впереди был резок и хрипловат. Проводник шагал энергично и шаркал о стены ружьём, выбивая искры.

– Чуть не промахнулись, – признался папа.

– Вы из посольства? Как вас?..

– Уитмас Лау.

– Маг, да?

– Бумеранг.

Проводник хмыкнул. Он был не слишком рад бумерангу.

– Лучше бы суид или хоть аквадроу, а то у нас совсем нет магов, – донеслось спереди, – Вы целы, я смотрю. Повезло: за шчеров объявили награду, в городах облавы. Тараканы требуют нас живьём, а за мёртвых не дают воды.

– Нас едва не отловили какие-то бродяги.

– Оказалось, эзерам наша кровь слаще карминской. Мы для них деликатес.

Щель коридора вывела в комнату пошире. Там было светлее: вдоль грубо окрашенных стен протянулись щупальца блесклявок. Проводник повернулся лицом и оказался женщиной. Грубовато сложенной и сильной, как мастер спорта, со смуглой пористой кожей и вороной косой ниже пояса.

– Н-да, – был вердикт нашему виду. – Поселю вас на внутреннем слое, где потеплей. Окон там нет, ну, так и солнца вторые сутки не видать.

– Был взрыв на атомной станции.

– На трёх, – она говорила резко, будто каркала. – Близится ядерная зима. Батареи в темноте не зарядишь, а топлива для генераторов мало. Оно уйдёт на очистку воздуха в бункере и аварийное освещение. Еще месяц, и энергии на обогрев совсем не хватит.

– Месяц? – испугалась мама. – Но Жанабель сказала, насекомые не задерживаются дольше, чем на несколько дней!

– Эзеры улетят, – кивнула женщина. – А катастрофы-то останутся. А ты чего? – это уже мне. – Маг?

– Нет, я просто.

Женщина выдохнула и выругалась.

– Ладно, пошли. Я майор Хлой, начальник бун-штаба.

Майор протиснула нас сквозь новый коридор, ещё уже прежнего. Под кашель Чиджи мы вышли в прохладную залу, совсем непохожую на жилое помещение. Скорее на вокзал или ангар: с крупными заклёпками на стенах, трубами вдоль и поперек и высоким сводчатым потолком. Для освещения летали два настоящих имперских сателлюкса.

– Здесь вообще-то бойлерная, – как будто извинялась Хлой. – Но какая уж теперь вода… Так что это всё ваше. Располагайтесь.

Её помощник, молоденький штабрейтор, притащил кипу одеял и ещё какого-то добра. Тряпки были затхлые, мятые. Но чистые. Глядя, как он пыхтит с матрасом в узком коридоре, Чиджи подёргал папу за куртку.

– Так надо, – шепнул он в ответ. – Коридоры такие, чтобы крылатые насекомые не могли там развернуться.

– Дак ведь и вам с мамой никак не превратиться.

– Лучше убегать на двух ногах от человека, чем даже на восьми от летящей осы. Или мухи.

Мама увела брата в медпункт, а папу вызвали в комендатуру бун-штаба. Меньше всего мне хотелось забираться в постель немытой. Облепленной ядовитыми хлопьями, водорослями, комьями глины. Казалось, платье фонит так, что аж светится. Конечно, взрослые пауки не боялись радиации. Достаточно было превратиться туда-сюда, чтобы её сбросить. Но обычная грязь никуда не девалась, и я хотела в душ сильнее, чем есть и пить. Штабрейтор притащил последний матрас и пялился на меня, как на пыльное чудище из-под кровати: