– Что тебе, Бернард? – спросил рыцарь недовольно.

Воин кивнул в мою сторону. Рыцарь оглянулся, несколько мгновений изучал меня, молодого простоватого парня. Я ощутил, как над миром повисла звенящая тишина. Наконец рыцарь сказал с некоторым удивлением:

– Не думал, что в этих землях найдется хоть один. Ты славно дрался.

Я поклонился:

– Спасибо на добром слове, благородный господин... Ланзерот.

Рыцарь сунул руку в кошель на поясе. В его пальцах блеснула монета, он готовился ее по-королевски бросить, но старый воин, которого Ланзерот назвал Бернардом, сказал негромко:

– Ланзерот, опомнись. Это ли нужно парню?

Рыцарь поморщился.

– Ты о чем?

– Парню здесь больше не жить, – прогудел Бернард так, будто отзывался из глубокогосклепа. – Земли герцога!.. А это его люди. Он волен... он все волен! Ты думаешь, доживет до завтра тот, кто поднял на него руку?

Рыцарь поморщился снова, но его глаза оглядели меня чуть внимательнее.

– Если и доживет, – ответил он, – то лишь для забав в его застенках. Этот герцог – палач, по морде видно. Ты прав, парню здесь не жить.

Я стоял как в воду опущенный. Они говорит обо мне спокойно, как о козе на базаре, которую можно оставить на молоко, а можно и пустить на мясо.

– Возьми под защиту, – рыкнул Бернард. Ланзерот покачал головой.

– Нет.

– Ланзерот, почему?

– Ты же знаешь, куда едем и что везем.

Бернард усмехнулся.

– А кто сказал, что возьмем с собой? Просто дадим защиту на время, пока минуем эти земли. А потом оставим в какой-нибудь деревушке. Парень молодой, а какой здоровенный, погляди! Ему все будут рады. Пару золотых хватит, чтобы обосноваться на новом месте и даже прикупить пару коров или стадо овец.

Ланзерот в сомнении качал головой. Я дернулся, сзади и слева словно вспыхнул свет, озарил лица. Даже у Бернарда гранитное лицо осветилось, а в дзотах заблестели искры глаз. Воины раздвинулись, в проходе появилась принцесса.

Теперь, стоя на земле, она показалась удивительно маленькой, хрупкой, миниатюрной. Ее макушка вряд ли достала бы мне до подбородка. Огромные чистые глаза смотрели с дружеской симпатией.

– Мы не оставим его на расправу, – сказала она твердо. – Господь отвернется от нас!

Рыцарь быстро взглянул в ее решительное лицо. В глазах все еще было сомнение, но спорить не решился, сказал жестко:

– На колени!

Меня ударило, как хлыстом. Я опустился раньше, чем понял, что делаю. Я читал в старых романах фразы, что вот, мол, зашел в зал человек, у которого лицо рожденного повелевать, но пропускал их мимо сознания, как литературный эпитет. Но у этого Ланзерота даже голос именно рожденного повелевать, я опустился беспрекословно, опустился сразу. Правда, на одно колено, на второе оперся обеими руками, готовясь вскочить, но увидел глаза Бернарда и... остановился в движении.

– Делай, что тебе говорят, – рыкнул Бернард. – Иначе я за твою шкуру не дам и дохлого жука!

Принцесса сказала громко и властно:

– Как тебя зовут? Дик? Ричард-простолюдин! Ты выказал отвагу и благородство, что свойственна только очень мужественным людям. Посему я принимаю тебя под свое покровительство, а также твою присягу на верность!

В голове пронеслись суматошные мысли, сердце заколотилось, но не от страха – от злости и возмущения. Я уже давал однажды присягу, когда не удалось закосить от армии. Почти все из моего класса сумели, кто в самом деле по болезни, кто откупился, кто через суды добился альтернативной, а я честно отпахал два бесконечных года, теперь с содроганием вспоминаю этот кошмар, сделавший меня демократом до мозга костей. Тогда тоже все начиналось с присяги, вот так же, на колене, с целованием знамени...

Бернард сделал шажок ближе. Я увидел его лицо и вспомнил, что это средневековье, в средневековье все повязаны присягой, абсолютно все. Свободен только король, да и тот присягал стране, богу, народу. Все остальные – вассалы друг друга, так это называется, вассалы и сюзерены, а каждый сюзерен – вассал более высокого вассала, который для него сюзерен, а для высшего – вассал, и так вплоть до короля. Даже король – вассал императора, если здесь есть император.

Я услышал тихий шепот – Бернард говорил как можно незаметнее, двигая только одной половинкой рта:

– Повторяй все. Повторяй все. Ни с чем не спорь.

– Клянешься ли, – спросила принцесса, – хранить верность?

– Клянусь, – сказал я не своим голосом. Глядя на нее, я готов был поклясться в чем угодно. – Клянусь!

– Обязуешься являться на зов немедля? Даже если надо оставить дом и семью?

Какую семью, мелькнуло в голове, но сказал тем же чужим голосом:

– Да-да, клянусь.

– Клянешься ли и дальше так же отважно защищать честь и достоинство принцессы Азаминды?

Я поднял на нее глаза:

– Да, клянусь!

Принцесса произнесла сильным звонким голосом:

– Я же клянусь защищать тебя с этой минуты и до конца моих дней. Отныне мой замок и мои земли всегда дадут тебе убежище, а все мои люди придут на твою защиту. Отныне я твой сюзерен. Аминь!

Хоган опасливо обошел всадников, побежал, прячась за скирдами, со всех ног к далеким домикам. Рыцарь и его воины тяжело взбирались на коней. Хотя в полных рыцарских доспехах один Ланзерот, остальные в стальных панцирях, а руки от плеч покрывает кольчуга, но железа на них побольше, чем на современных коммандос.

Бернард кивнул мне.

– Иди рядом. Мы пройдем мимо деревни.

Я оглянулся на стог, на скошенную траву. Все еще не укладывается в голове все это средневековье, драка, крылатая гарпия, божественная принцесса, эти суровые рыцари... Похоже, в размеренном мире «моей» деревни никогда ничего не происходило, а если кого и выдавали замуж в соседнюю деревню, то оплакивали, будто провожали на край света. Мне проще бы освоиться здесь, понять, что со мной случилось и как выбраться обратно.

Справа и слева двигались блестящие конские бока, в стременах покачивались сапоги из грубо выделанной кожи. У Бернарда поверх кольчуги еще и стальные пластины на руках, а также щитки как у хоккеистов, защищающие голени. Я никогда не видел столько железа на людях. И чувствовалось, что это не тонкие листочки металла, которые можно пробить острой палкой, на этих людях настоящие наковальни.

И кони... таких коней я тоже не видел. Не только крестьянские лошаденки не годятся для сравнения, даже кони герцога и его людей кажутся крестьянскими лошадками рядом с этими зверями. А те, которые на Олимпийских играх, слишком тонконогие и изнеженные, они пали бы под этими закованными в железо людьми.