– Не умничай. Найди что-нибудь с ремешками, вроде сандалий.

– Господи, когда ты успела вступить в ряды полиции моды? Поберегись, мир, у мисс Книжного Червя обнаружилась совершенно другая сторона! Что ж, жаль тебя расстраивать, но есть только вот это. – Я забираюсь поглубже в шкаф и вытаскиваю пару белых конверсов и пару сандалий из прозрачной оранжевой резины.

– О господи, – стонет Дарси. – И это вся твоя обувь?

– Угу.

– Как так?

– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – В моей старой школе все носили форму, так что было без разницы, что надевать. Здорово, кстати.

Дарси вздыхает, переводит взгляд с одной пары на другую, потом еще раз, так вдумчиво, будто это вопрос жизни и смерти. Наконец она принимает решение, и мы выходим из комнаты: Дарси в черных балетках от Стива Мэддена, а я в оранжевых резиновых сандалиях, официальной обуви пятилеток.

– Гм, прошу прощения, – останавливает нас мама уже буквально в дверях.

– О, привет, что случилось? – Я стараюсь держаться уверенно – ничего особенного, мам, просто взрослая девушка идет на вечеринку.

– И куда это ты собралась?

– У одной девочки из школы вечеринка.

– И ты вот так просто решила пойти, даже не спросив разрешения?

– Я не думала, что это так важно, – вру я. – Это же просто вечеринка. Ничего такого.

Дарси стоит в дверях и смущенно жует прядь волос.

– Леле, ты знаешь правила. Если хочешь пойти на вечеринку, мне нужен номер телефона родителей. Там вообще будет кто-нибудь из взрослых?

– Мам, перестань, ты ставишь меня в неловкое положение. Я уже достаточно взрослая, чтобы думать своей головой, тебе не кажется?

– Нет, не кажется. Ты уже не подумала, когда не спросила разрешения.

– Ну и ладно, – мне неохота ссориться. – Я все равно туда не хочу, да и ребята эти мне не нравятся. Дарси, иди одна, потом поговорим.

Мама глядит на меня с подозрением.

– Что? Ты вот так просто сдашься? Леле, это на тебя не похоже, что случилось? Ты до сих пор не поладила с ребятами из школы?

– Так и есть. Дарси – моя единственная подруга. – Дарси неловко машет рукой.

– Знаешь что, иди. Заведи друзей, пообщайся, – говорит мама.

– Правда?

– Да, молодость не вечна. К тому же я не хочу, чтобы у тебя не было друзей из-за меня.

– Эй, у меня есть друзья, Дарси, помнишь?

– Иди уже, пока я не передумала.

– Привет, что тут у вас? – появляется папа, поедая картошку фри. Он очень молод душой, здорово, когда у тебя такой папа – любит розыгрыши и приключения.

– Леле собралась на вечеринку, – сообщает мама. В ней тоже полно молодого задора, но больше гламура – она завивает свои черные волосы и носит огромные, почти мультяшные солнечные очки и дома, и на улице. Я мечтаю, что буду носить такие же, когда стану кинозвездой. Она мой главный пример для подражания. Да и папа тоже.

– Повеселитесь там! – кричит папа нам вслед, когда я тащу Дарси по дорожке к такси из «Убера». – И не принимайте наркотики!

– Ты же знаешь, уж я-то – никогда! – кричу я в ответ, делано возмущаясь. Но в глубине души мне нравится, что они так меня опекают.

Не понимаю, что такого в Дарси и Алексее, который приехал одновременно с нами, но в тусовку они вливаются сразу же. Может, это потому что оба они такие красивые, что могли бы стать моделями, и кивают на все, что бы кто ни сказал. Пф. Мы здесь всего несколько минут, а я уже стою в углу, словно типичная одиночка на танцах в средней школе. Вокруг море людей, но все проплывают мимо, будто меня здесь нет. Иногда я чувствую себя невидимкой.

И не то чтобы я стеснительная. Я компанейская, обожаю веселье, честно, так почему же остальные с такой легкостью меня игнорируют? Ау?! Видно меня? Я машу руками, но все впустую. Так и есть, я невидимка. Эта новая школа наводит ужас, есть тут что-то от «Степфордских жен». Такое ощущение, что все, включая Алексея и Дарси, стоят по другую сторону стеклянной стены, где им промыли мозги, чтобы они отказались от своей индивидуальности.

У Иветт Ампаро громадный дом. Гигантские мраморные колонны, округлые портики, люстра, которая, если упадет, придавит насмерть. Я поднимаюсь на второй этаж по устланной красным ковром спиральной лестнице, решив, что раз никто не хочет со мной разговаривать, то и черт с ними. Им же хуже. Выхожу на один из многочисленных балконов и смотрю на бассейн внизу. Если прыгну, заметит ли кто-нибудь? А если споткнусь и упаду, а потом буду звать на помощь, мертвой хваткой вцепившись в балконные перила? Готова поспорить, они все равно не обратят внимания. Даже Алексей, главный предатель. Он еще даже никому не представил меня как свою девушку! Ведь так оно должно быть, нет? Когда парень провожает тебя домой, разве это не значит, что он считает тебя своей девушкой? У меня еще никогда не было бойфренда, помогите разобраться!

Внизу все собираются в бассейне. Алексей без рубашки – видимо, ему нравится так ходить – и его окружают… ДА, ВЫ УГАДАЛИ: ДЕВУШКИ. Ох, да просто девушкам очень нравятся полуголые парни с модельной внешностью. Тупые курицы!

Иветт выносит поднос с клубникой, крекерами и огромной банкой «Нутеллы» в центре. Я, словно Гринч, наблюдаю, как все приходят в совершеннейший восторг, будто «Нутелла» – это какой-нибудь кокаин, что, уверяю вас, абсолютно не так, прежде всего потому что от одной банки шоколадной пасты вы разжиреете, как рождественский окорок. Хотя всем этим секси-шмекси это, видимо, не грозит. Не-е-ет, ничто не может встать между учениками Майами-Хай и их горячими телами. Даже эта «Жирделла». Иветт и остальные девчонки – Бекка, Мэдди, Синтия и Эмили – наедаются до отвала, не боясь испортить свои анорексичные русалочьи фигуры. Хотя да, Мэдди вообще-то та еще пышечка, но все равно так же безупречно красива, как и остальные. Алексей откусывает кусок, и, клянусь, его пресс становится еще рельефнее. Ох, этот пресс. Я даже рада, что никто не зовет меня спуститься вниз и присоединиться к шоколадно-ореховому пиру; мне достаточно оказаться рядом с десертом, и меня тут же разнесет, как рыбу-фугу. Им придется меня отсюда выкатывать. Приятного мало.

Все ясно: искать меня никто не придет. Хоть я умри, никто и не заметит. Может, когда-нибудь на встрече выпускников кто-нибудь спросит: «А помните ту чудачку, что проучилась в Майами-Хай где-то с неделю, а потом исчезла?», а кто-нибудь другой скажет: «О боже, если бы ты сейчас не сказал, я бы в жизни про нее не вспомнил. А как ее там звали? Ли-Ли?»

«Нет, – ответил бы первый, – по-моему, ее звали… Лей-Лей, или как-то так».

«Ла-Ла?»

«Ля-Ля?»

«Ой, да какая разница».

Я проигрываю все это у себя в голове, и мне становится по-настоящему себя жалко. Окончательно упав духом, я несусь вниз, вылетаю из дома, пробегаю мимо любителей сладкого, которые, конечно же, не обращают на меня внимания, и оказываюсь за воротами. Теперь я девчонка с улиц, до которой никому нет дела. Я бреду вдоль дороги опустив голову, напевая про себя грустную мелодию и глядя на свое печальное отражение в сточных лужах. И вдруг – ВЖЖЖ! – откуда ни возьмись появляется машина, и – ПЛЕСЬ! – лужа превращается в цунами и обрушивается на меня, отчего я промокаю насквозь до самой своей бедной, убитой горем души.