Джейсон остолбенел. Секунду он стоял неподвижно, а потом медленно повернулся и пошел обратно, чтобы заглянуть сестре в глаза.

— Ой, только не смотри так. Подумай сам: ты же всегда мечтал стать известным автором.

Джейсон пунцово покраснел.

— Да-да, как ты недавно сказал? Мы же вместе — ты и я. Разве не так?

Сидя в экипаже и вспоминая разъяренный взгляд брата, Джейн улыбнулась. Даже сейчас он ехал рядом с оскорбленным видом.

Дети лорда Каммингса отправились в ссылку вместе.

Джейн задернула штору и откинулась на бархатную спинку мягкого удобного сиденья. Экипаж плавно покачивался на тугих рессорах. Отец расположился рядом; дочь и специально нанятые опытные сиделки окружили пациента заботой: приготовили пледы на случай холода, воду на случай жажды и целый чемодан успокоительных средств и нюхательных солей на случай недомогания.

Сегодня у больного выдался хороший день. Едва услышав, что сын вернулся домой, он просветлел, а поездку в Озерный край принял с восторгом. Коттедж неизменно оставался его любимым летним пристанищем.

— Я часто говорил твоей маме, что если бы она была мифическим существом, привидением, то я все равно мечтал бы на ней жениться — из-за поместья на берегу озера, — добродушно заметил герцог.

Да, отец пребывал в прекрасном настроении. Вот уже несколько дней разум сохранял активность, и Джейн, как всегда в подобные периоды, позволила себе надеяться на лучшее — вопреки неутешительным прогнозам докторов.

— Но почему же ты сравнивал ее с привидением? — зевнув, спросила Джейн, чтобы поддержать давно знакомую шутку. — Из-за ирландской внешности?

— Нет. Просто она не могла чисто спеть ни одной ноты.

Отец громко расхохотался, чем немало напугал задремавшую сиделку по имени Нэнси Ньютон (слуги в лондонском доме сразу прозвали ее новая няня Нэнси).

— О, простите, миледи! — воскликнула та, расправляя белоснежный крахмальный передник.

Нэнси относилась к числу особенно дисциплинированных людей, для которых жизненная роль строго определена одеждой: леди непременно должна носить красивые платья, вора нетрудно узнать по отрепьям, а сиделке суждено провести жизнь в белом крахмальном переднике — будь то дома, на улице или в дальней дороге.

Нэнси Ньютон трудно было назвать неопытной сиделкой. Почтенная дама средних лет, с аккуратно зачесанными и тщательно заколотыми волосами, она сразу убедила внушительностью рекомендаций: в списке числились только два подопечных, но каждый из них отличался знатностью и благородством и пользовался компетентными услугами больше десятилетия.

— Сначала я работала в детском приюте, миледи, — поведала Нэнси со свойственной ей прямотой, — но со временем поняла, что пожилым пациентам смогу принести больше пользы.

Сиделка оказалась умной, практичной и доброй. Многолетний опыт работы с аристократами позволял не пасовать перед герцогским титулом, а просто и деловито помогать больному сохранить человеческий облик. К тому же ей удавалось чрезвычайно эффективно, с решительностью боевого командира, управлять двумя помощницами. Иными словами, мисс Ньютон оказалась безупречной и незаменимой сиделкой.

Если бы не один-единственный изъян: во сне она громко храпела.

Вот и сейчас Нэнси заботливо поправила на коленях герцога плед, после чего мгновенно задремала и принялась издавать инфернальные звуки.

Лорд Каммингс внимательно посмотрел на почтенную особу, убедился, что та крепко спит, и взял дочь за руку.

— Хочу, чтобы ты знала, — сдержанно, скрывая волнение, заговорил он. — Я счастлив, что могу вернуться на озеро, так что на этот счет не беспокойся.. — Он посмотрел в глаза так, как смотрел раньше: умным, твердым, проницательным взглядом. — Я очень скучал по северному краю и рад, что смогу вновь там побывать… в последний раз.

Герцог устроился поудобнее и закрыл глаза, а вскоре тоже захрапел. Признание поразило. Оказывается, отец сознавал, в каком положении находится, и мужественно принимал новый удар судьбы. А ведь некоторые доктора говорили, что настанет время, когда он даже не сможет понять, что болен.

Джейн не могла решить, что хуже.

С невозмутимым упорством экипаж катил на север. Луга и пастбища сменялись полями, поля граничили с перелесками, и круг замыкался. Хотелось уснуть так же сладко, как спали попутчики. Путешествие утомляло, но Джейн никогда не удавалось задремать в дороге. О чтении и мечтать не приходилось: от напряжения сразу начинала болеть голова. Оставалось только одно: думать.

Уезжать из Лондона ужасно не хотелось. Не хотелось расставаться с подругами — и давними, и новыми; жалко было оставлять блестящие светские гостиные, где велись остроумные беседы, и лишаться музыки и танцев, которыми так радовали балы. А главное, страшно было увозить отца от лучших столичных докторов.

И все же Джейсон не ошибался: отец не захотел бы, чтобы его видели больным. Да и доктор Лоуфорд пользовался всеобщим уважением. На протяжении многих лет он помогал членам семьи и в пустячных недомоганиях, и в серьезных болезнях. К тому же рядом сидела спокойная и уверенная новая няня Нэнси.

И все же не оставляло странное гнетущее чувство: ей казалось, что она едет в заключение… или возвращается в цивилизованное рабство.

«Нечестно и несправедливо», — угрюмо подумала она.

Подумала и решила обидеться: по воле двух мужчин — старого, выжившего из ума, и молодого, но крайне бестолкового, — пришлось покинуть бомонд на пике собственной популярности. Но день за днем экипаж продолжал катить по знакомым дорогам, попутчики мирно похрапывали, и мир постепенно менялся.

Все началось с древнего раскидистого дуба — того самого, который стоял на обочине Северной дороги недалеко от Стаффорда. В детстве Джейн называла дерево чудовищем. Огромное дерево вздымалось над поверхностью земли подобно фурункулу; мох покрывал ствол и ветви зеленым налетом, словно чудовище пыталось слиться с окружающей травой, а листья опадали, как волосы с головы старика. Дуб был таким высоким и толстым, что впечатлительная девочка верила, что это страшный зверь и он заглатывает неосторожных путников и держит их в темнице своего необъятного чрева. И вот однажды мама заметила, как боится дочка, и шепотом успокоила, что дуб никогда их не съест, потому что на самом деле это никакое не чудовище, а замок фей. Проезжая мимо, надо всего лишь приветливо поздороваться, и тогда толстые ветки поднимутся и помашут вслед, желая счастливого пути.

Джейн послушалась и осторожно поклонилась — так, на всякий случай. О чудо! Откуда-то сразу прилетел ветерок, оживил ветки, и дерево приветливо помахало в ответ. Девочка не сдержала радостного восклицания, высунулась в окно и энергично замахала обеими руками. Ветер усилился, и дуб ответил искренне, как доброй знакомой.

С тех самых пор каждый год, даже повзрослев и перестав верить в фей и волшебников, Джейн с детским восторгом почтительно здоровалась с дубом, и огромное дерево обязательно желало счастливого пути: иногда едва заметно, а порою, по воле ветра, не скрывая чувств.