— Знаю, — отозвалась она. — Эта поездка — лучшее из всего, что с нами происходило.

— Ага, — выдохнул я. — И еще я надеюсь, что Назарет тоже хорошее место.

Услышав мои слова, мама вздохнула и запрокинула голову, задумавшись.

— Да, сначала тебе надо показать Иерусалим, — печально произнесла она. — А что касается Назарета, то, кажется, такова воля Господня.

— Это большой город? — поинтересовалась Маленькая Саломея.

— Это вовсе не город, — откликнулась мама.

— Не город? — удивился я.

— Деревня, — пояснила она. — Но однажды там побывал ангел.

— Так говорят люди? — воскликнула Маленькая Саломея. — Говорят, что в Назарете бывал ангел? Это правда?

— Люди так не говорят, — сказала мама, — но я знаю, что это правда.

И замолчала. Вот так она всегда: обронит что-нибудь непонятное — и все. После этого сколько ни проси, ни словечка от нее не добьешься.

Вернулся дядя Клеопа, ослабший и кашляющий, улегся на мешки, и тетя накрыла его одеялом.

Он услышал, как мы с Саломеей беседовали об ангеле — мы обсуждали, вдруг нам тоже повезет его увидеть, — и засмеялся своим странным смехом.

— Моя мама говорит, что однажды в Назарет низошел ангел, — сказал я ему. Я надеялся услышать в ответ новые детали этого происшествия. — Мама говорит, что это правда.

Но он лишь смеялся, укладываясь поудобнее на ночь.

— Что бы ты сделал, отец, — спросила его Маленькая Саломея, — если бы своими собственными глазами увидел в Назарете ангела?

— То же самое, что сделала моя возлюбленная сестра, — ответил он. — Послушался бы ангела во всем. — И вновь зазвучал его тихий смех.

Маму эти слова страшно рассердили. Она поглядела на брата. Тетя взяла ее за руку и покачала головой, уговаривая не обращать на Клеопу внимания. Она всегда себя так вела, когда ее муж говорил что-то странное.

Обычно так же поступала и мама, она прощала брату все, но только не в этот раз.

Маленькая Саломея тоже заметила, как нахмурилась моя мама. Это было так удивительно, что я растерялся. Оглянувшись, я увидел Иакова — он уже вернулся и стоял неподалеку. Значит, он тоже все слышал. Меня это очень огорчило. Я не знал, что делать. Один лишь Иосиф сидел спокойно, как всегда, и ничего не говорил, погруженный в свои мысли.

И тут я заметил нечто, на что раньше никогда не обращал внимания, хотя это было так очевидно: Иосиф обычно выполнял все просьбы Клеопы, но не отвечал на его вопросы. Ради Клеопы Иосиф принял решение путешествовать морем, а не сушей. И ради Клеопы мы направлялись сейчас в Иерусалим, хотя там нас могли ожидать опасности. Но Иосиф никогда не реагировал на шутки Клеопы.

А дядя над чем только не смеялся. Он мог засмеяться даже в молитвенном доме, если какая-нибудь история о пророках покажется ему забавной. Его тихий смех подхватывали младшие дети, в том числе и я. Вот так же он веселился над историей про Илию. А когда учитель рассердился, Клеопа стал настаивать, что в ней есть смешные моменты. Он утверждал, что учитель и сам должен это понимать. И потом все мужчины заспорили с учителем о той истории с Илией.

Мама вновь занялась своим шитьем. Ее лицо разгладилось. Она склонилась над отрезом тонкого египетского хлопка. Все выглядело так, как будто ничего не произошло.

Капитан судна громким голосом отдавал все новые и новые команды матросам. Казалось, они не знали ни минуты отдыха.

Я понимал, что сейчас мне лучше помолчать.

Вокруг нас блестело и сверкало море, благословенное море, под нами вздымался и падал с волн корабль, неся нас вперед, некоторые семьи пели гимны, знакомые нам, и мы от всей души принялись подпевать…

Зачем ломать голову над этими загадками?

Мы плывем в Иерусалим.

К тому времени, когда корабль прибыл в небольшой стары и порт Ямния, даже Маленькая Саломея и я устали от непрерывной качки. В порт заходили только корабли с паломниками и медлительные грузовые суда. Нам пришлось бросить якорь далеко от земли, потому что бухта оказалась мелкой и каменистой.

До берега мы добирались на маленьких лодках. Мужчины разделились: часть из них заботилась о женщинах в одной из них, а остальные присматривали за детьми в другой. Высокие волны пугали меня, и я боялся выпасть за борт прямо в море. Но все равно был в восторге.

Еще не достигнув суши, мы выпрыгнули прямо в воду и пошли к берегу через пену прилива. Там мы все упали на колени и поцеловали песок от радости, что добрались до Святой земли, а потом, мокрые и дрожащие, заторопились в город, расположенный довольно далеко от порта. Там мы нашли постоялый двор, чтобы отдохнуть.

После корабля заваленное сеном небольшое помещение показалось нам тесным, но никто не обращал внимания на неудобства. И я заснул под споры мужчин, под тихую беседу женщин, под крики и смех все новых и новых паломников, ищущих место для ночлега.

На следующий день возле постоялого двора продавали ослов. Их хватило всем, и мы, попрощавшись с туманным морем, отправились в путь через прекрасную равнину с редкими рощами. Нам предстояло идти к холмам Иерусалима.

Клеопу пришлось посадить на осла, хотя сначала он пытался возражать, и продвигались мы вперед довольно медленно. Многочисленные семьи паломников то и дело обгоняли нас, но мы были так счастливы находиться в Израиле, что не хотели торопиться. Иосиф сказал, что времени у нас предостаточно и мы успеем добраться до Иерусалима к очищению.

Когда настало время устраиваться на отдых, мы расположились не внутри постоялого двора, а на улице, в огромном шатре. Путники, шедшие к морю, паломникам навстречу, предупреждали, что дальше идти не следует, что лучше свернуть на север и двигаться сразу в Галилею. Но к этому времени Клеопа начал бредить, распевая слабым голосом псалом «Если забуду тебя, Иерусалим» и все другие песни о городе, что он знал.

— Отвези меня к вратам храма и оставь там, несчастный, — говорил он Иосифу, — если намерен идти прямиком в Галилею!

Иосиф сказал, что мы пойдем в Иерусалим и в храм все вместе.

Но женщин охватил страх. Они боялись того, что могло ожидать нас в Иерусалиме, и волновались за Клеопу.

Кашель у дяди то усиливался, то утихал, его постоянно била лихорадка, ему хотелось пить, он метался. И все время тихонько смеялся. Он смеялся над детьми, над тем, что говорили люди, он смотрел на меня и тоже смеялся. А иногда его веселили собственные мысли.

На следующее утро нам предстоял крутой и тяжелый подъем в гору. Наши соседи по морскому плаванию давно ушли вперед, и мы оказались среди тех, кто прибыл в Святую землю из других мест. Греческая речь теперь звучала наравне с арамейской, а иногда я слышал и латынь.

Однако наша семья перестала говорить по-гречески, мы общались между собой только на родном языке.