Он думал, что со временем это пройдет. Он не понимал, насколько критической стала ситуация. И насколько опасной.

Не понимал до ноябрьской ночи, которая все и изменила.

Хоуп поздно вернулась домой после изнурительного дежурства в отделении экстренной помощи. Обнаружив, что Руди в детской и держит Рен на руках, она впала в ярость, принялась осыпать его ругательствами, а потом обвинила в том, что он любит дочь больше, чем ее, – отрицать что-либо было трудно, потому что в этом и состояла правда. Он пытался утихомирить Хоуп, но тщетно. Рен расплакалась, и он никак не мог ее успокоить. Тогда отдал девочку жене, чтобы дать им побыть вместе. Он всегда считал, что Рен обладает волшебным целебным воздействием. Если уж малышке удавалось сделать счастливым его, значит, ей все по силам.

Руди заснул. И спал до середины ночи. Он не знал, что разбудило его, возможно, внезапно наступившая тишина. Рен уже не плакала. Хоуп в кровати не было. Он встал и окликнул жену несколько раз, громче и громче, а она все не отзывалась. На него, словно в предчувствии зла, навалилось странное чувство, настолько сильное, что ему стало трудно дышать.

Он поспешил в детскую. И перешел свой Рубикон.

Его девочка, его ангелочек, его совершенная дочурка уже посинела. В то мгновение он в буквальном смысле почувствовал, как Господь вскрыл ему грудную клетку, вынул сердце, разорвал его на куски и потоптал их. Он завыл. Завопил. Бросился к Рен, попытался оживить ее, но та была давно мертва; ее жизнь оборвала лежавшая рядом подушка в виде кролика. Отец взял девочку на руки и, рыдая над ней, ходил взад-вперед по комнате.

Рен была мертва. Руди чувствовал, что умер вместе с ней.

И вот тогда он заметил кровь на полу, она тоненькими, как ниточки, ручейками текла из-под кроватки.

Обойдя кроватку, он нашел Хоуп. Она лежала на спине, раскинув ноги и руки. На ее лице застыла жуткая, порочная усмешка. Открытые глаза, безжизненные, все еще смотрели на него. В одной руке был кухонный нож, которым она и перерезала себе горло, сделав на шее страшный разрез в виде длиннющей, от уха до уха, дуги.

С того момента прошло тридцать лет, а он все хранил в памяти детали той сцены, как фотографию. Мертвая дочь у него на руках. Мертвая, покончившая с собой жена на полу.

И цифровые часы на тумбочке рядом с кроваткой, показывающие время.

3:42 ночи.

Самое странное было то, что слезы высохли, как только он увидел Хоуп на полу, и больше никогда не возвращались. Из него, как кровь из Хоуп, вытекли все эмоции. Он перестал чувствовать боль. Чувствовать гнев. Ему хотелось оплакивать дочь; ему хотелось испытывать злость на жену. Однако он ничего не чувствовал, и эта бесчувственность была хуже горя. С тех пор Каттер жил в своего рода пустоте, а когда пустота становилась невыносимой, предпринимал попытки убить себя. Четырежды – и каждый раз терпел неудачу, как будто Господь не хотел принимать его.

День за днем, месяц за месяцем, год за годом таяли, словно весенний снег.

Так прошло двадцать лет.

Двадцать бесконечных, пустых лет оцепенения.

До того мгновения, когда оцепенение наконец-то прошло.

Девять лет назад, первого апреля, в кофейне в Паромном терминале. То была либо удача, либо рок, либо судьба, либо что-то еще, во что так любят верить люди. Он ни до того, ни после не бывал в той кофейне. В тот день его брат Фил, с которым они договорились пойти на матч «Джаентс», опаздывал, и он заказал латте со льдом у говорливой баристы по имени Нина Флорес. У Нины был день рождения. Она была милая девушка. Латиноамериканка. Жизнерадостная. С копной мягких каштановых волос. Веселая до отвращения. Говорила и говорила о своей работе, о школе, о родителях, о братьях и сестрах, о близких друзьях, о дне рождения. Показывала ему самодельные значки из детских фотографий, приколотые к футболке. Она пела самой себе «С днем рождения».

Нина была самой обычной девушкой, но на Руди она подействовала, как удар молнии. Пробудила в нем чудовище. Знакомство с ней вернуло к жизни Хоуп. Его жена стала порочным призраком в его сознании, и он понял, что этот призрак нужно уничтожить.

К тому моменту, когда Руди допил кофе, он уже был другим. С помощью девушки из кофейни он уже нашел дорогу к отмщению. Он превратился в сгусток холодного, беспощадного гнева. После двадцати лет пустоты он наконец-то обрел цель и план.

Руди улыбнулся Нине и ушел, однако он уже обдумывал свою стратегию, свои дальнейшие шаги. Он расплатился кредитной картой – больше он такую ошибку не повторит. Надо быть осторожным; надо вести отбор, наблюдать, думать и прогнозировать, но уж в этих делах он мастер. Уже тогда он знал, что Нина станет первой, но не последней. Что будет много других, и он знал, где их найти.

Нина Флорес, Рей Харт, Наташа Любин, Хейзел Диксон, Сю Тянь, Мелани Валу. В течение последующих лет они умирали одна за другой.

«Помнишь их, Хоуп?»

И он не закончил. Отнюдь.

Заключение в Сен-Квентине – это лишь отсрочка, и причиной отсрочки стал детектив, отказавшийся играть по правилам. Джесс Салседа не победила его; она обвела его вокруг пальца. Вот теперь Руди и покажет ей, что бывает с теми, кто встает у него на пути.

Каттер закинул руки за голову. Все его чувства были в состоянии боевой готовности, хотя он понимал, что проявляет излишнее нетерпение. Может, и не сегодня. Может, завтра. Или послезавтра. Однако наконец-то он услышал тот звук, который ждал. Шаги. Стук ботинок по бетонному полу. Приближающийся. К нему.

Он увидел, как грузный тюремщик остановился у решетки его камеры.

– Каттер? – ворчливо окликнул он его.

– Ага, что там?

– К тебе посетитель.

Фрост надеялся, что больше никогда не увидит Руди Каттера, но вот этот мерзавец перед ним. Охранник приковал его наручниками к металлическому столу в крохотной переговорной. Каттер, одетый в джинсы и свободную толстовку, изучал Фроста примерно так же, как тигр оценивает свою жертву. Во время суда был один момент, когда Каттер обернулся и окинул зал точно таким же взглядом. Истон так и не смог забыть этот взгляд, пустой и жестокий. Тогда ему стоило огромных усилий не перепрыгнуть через барьер и не придушить убийцу голыми руками.

Сейчас им владело то же желание.

– Руди Каттер, – сказал Фрост.

– Привет, инспектор. – Каттер не сказал: «Я тебя ждал». Он не злорадствовал. Своим поведением он ясно давал понять: он точно знает, зачем здесь оказался коп.

Фрост достал из кармана пакет с часами и положил его на стол между ними.

– Как я понимаю, это от тебя, – сказал он.

Каттер долго ничего не говорил. Наклонившись вперед, он изучал часы. Контраст между дорогим, сверкающим украшением и унылой, гнетущей обстановкой переговорной была разительный. Бриллианты и рубины сияли даже при свете пыльной люминесцентной лампы.