То, что ни одна операция не идет так, как задумано, Эссен никогда не сомневался. Бахирев над теми, кто любил выверять диспозиции с точностью до секунды, и вовсе откровенно смеялся. Однако ситуацию, когда план наворачивается медным тазом через пятнадцать минут после того, как они закончили согласовывать детали, даже эти двое представить не могли. «Наверное, стоило все обговорить заранее, тогда не было бы так обидно», цинично усмехнулся Коронат, и Эссену оставалось только согласиться со старым товарищем.

Вообще-то, стоило ожидать чего-нибудь подобного. Как только они закончили передачу трофеев покупателям, в полный рост встал вопрос, что делать дальше. Нельзя сказать, чтобы это не обсуждалось ранее, просто чуть ли не у каждого мичмана на этот счет имелось собственное мнение. И если на мнение тех же мичманов, лейтенантов и даже кавторангов можно было не слишком обращать внимание, то игнорировать Бахирева уже не получалось. А главное, план командира «Рюрика», что Эссен мысленно признавал, ничуть не уступал его собственному. Был не лучше и не хуже - просто другой. Нет, можно было приказать, Бахирев выполнит, но... Но то-то и оно, что закладывать на будущее семена конфликта не хотелось. Вот и сложилась парадоксальная для военного флота, но обычная для пиратской эскадры ситуация, когда в море вышли без четкого плана действий, и вопрос решали в последний момент, «на коленке». Просто монетку подбросили (узнай подчиненные, чем занимается командование, засмеяли бы втихомолку), и Эссен с удовлетворением понял, что все же есть Бог на свете. Бахирев лишь вздохнул, но уговор есть уговор. Единственно, предложил несколько изменений, несущественных, но дельных. И вот, когда эскадра легла на новый курс, сигнальщики флагмана сообщили о дымах на горизонте.

Плохо было то, что минный отряд к эскадре все еще не присоединился. Это вызывало некоторое беспокойство, но пока что для паники оснований не было. Все же миноносцам требовалось вначале найти цель, а это выглядело больше вопросом удачи, чем расчета. Если Иванов не сможет этого сделать в отведенные ему жесткие временные рамки, он вернется. Контрольный срок еще не прошел, и потому оставалось только ждать. Только вот война не ждет, и там, где миноносцы сейчас требовались, их не оказалось.

Однако и встреченные корабли бежать пытались без лишнего энтузиазма. Вначале Эссен вообще решил, что это британцы или какие-нибудь французы, настолько флегматично они отреагировали на встречные суда под Андреевскими флагами, и лишь потом стало ясно - это все же японцы. Три крупных парохода водоизмещением пять-шесть тысяч тонн оказались настолько перегружены, что сидели намного ниже ватерлинии. Даже удивительно, как с такой загрузкой корабли вышли в море - любой шторм будет представлять для них серьезную угрозу, остойчивость от перегруза отнюдь не повышается. Ну и ход больше восьми узлов ни один из потенциальных призов развить не мог.

Первым настиг жертву «Днепр», командир которого азартно бросился в погоню. Бывший лайнер с его хорошо продуманными обводами разгонялся заметно быстрее вчерашних грузовых пароходов, а «Рюрик» не слишком торопился. Не по чину... Японцы, правда, не легли в дрейф по первому требованию, наверное, самурайская гордость требовала побрыкаться хотя бы для вида, однако это их похвальное желание моментально рассеялось, когда шестидюймовый снаряд вырвал кусок борта у головного транспорта. Командир «Днепра», как он заявил, просто хотел сэкономить время, максимально доходчиво объяснив своим визави, что церемониться с ними не собираются, и это ему удалось. Бахирев, правда, в приватной беседе с адмиралом высказал мысль, что все было проще, и это не более чем ошибка наводчика. Хотел положить снаряд как можно ближе к носу японца, ну и промахнулся немного, а командир просто-напросто прикрыл своего человека от возможного гнева командования. Эссен лишь плечами пожал в ответ. Может, и так, какая разница? Результат есть, а что командир за своих людей горой стоит - так это в любом случае хорошо.

Причину, по которой японцы не пытались строить из себя героев, выяснили сразу же. Если корабль, получивший снаряд, перевозил всего лишь продовольствие, то его собраться оказались под самую палубу загружены первосортной китайской селитрой и какими-то химикатами. Естественно, что практически стопроцентная гарантия после первого же русского снаряда превратиться то ли в бенгальскую свечу, то ли в мелкую пыль не слишком воодушевляла капитанов.

И все бы ничего, но при виде этого богатства у одного из шустрых лейтенантов мигом возникла идея, сколь людоедская, столь и перспективная. И теперь приходилось рассматривать ее всерьез, поскольку остальная, не менее шустрая молодежь, в свете последних событий окончательно забывшая, что даже у войны есть же какие-то правила и ограничения, горячо ее поддержала. А с другой стороны, нечто подобное они уже делали, так что почему бы и нет? Словом, было о чем задуматься.

К вечеру посвежело. «Рюрику» и «Херсону» ветер особых проблем не доставлял, а их менее крупным собратьям приходилось тяжко. Особенно доставалось свежим трофеям, для которых опасность перевернуться была реальной. Ночью стало еще хуже, восемь баллов - это не шутки, волны перекатывались через палубы кораблей, снося все, что было плохо закреплено. На поврежденном транспорте выбило деревянный щит, закрывающий пробоину и, прежде чем заплатку восстановили, он успел принять в трюм немало соленой и холодной океанской воды. Мелочь, а неприятно, и без того перегруженный корабль начало буквально валить на борт, и только мастерство рулевого позволило ему не перевернуться и, вдобавок, не сильно уклониться от генерального курса. На «Рюрике» сорвало антенну, и управление эскадрой оказалось весьма затруднено. «Морской конь» потерял левый якорь, на «Енисее» упала в море грузовая стрела. Словом, досталось всем. Но, как ни странно, главный сюрприз стихия преподнесла утром, когда волнение стихло до несерьезных двух баллов, и русские моряки были убеждены, что все счастливо закончилось.

Вначале неладное заметил матрос Щербаков. Один из самых молодых на «Рюрике», этот немного наивный крестьянский парень из деревеньки под Рязанью попал в экипаж крейсера буквально за месяц до того, как их всех закинуло в прошлое. По этой причине он являлся одним из наименее ценных членов экипажа, а это значит, что именно его посылали в десанты и абордажные группы, отправляли с трофейными судами. В результате, сам того не ожидая и, в общем-то, не желая, матрос приобрел бесценные навыки, которыми не могли похвастаться куда более старшие товарищи. Во-первых, опыт реального боя, причем не обычного для моряков, а на суше. Иногда старые солдаты говорят, что того, кто переживет свой первый бой, убить намного сложнее. Появляются чувство опасности, умение выживать... Такой солдат вполне может дожить до победы. За плечами Щербакова боев уже было два, и оба жаркие, жестокие, со штурмом вражеских баз в условиях численного превосходства врага. Ну и, во-вторых, у него вдруг оказался богатейший опыт по перегону трофейных кораблей. Четыре приза - это четыре разных судна. Разный тоннаж, механизмы, конструкция, все это требовалось быстро освоить, научиться управлять и обслуживать. Сейчас Щербаков мог бы, наверное, считать себя экспертом в эксплуатации иностранной техники. Если бы, конечно, знал, что такое эксперт.