— Ладно, — согласился он с моими доводами, — нужно привести его в чувство и поскорее, нам нужна информация из первых рук. Дай ему что-нибудь понюхать, хотя погоди. — Грец достал из внутреннего кармана плоскую флягу, поднес ее к губам капитана и осторожно наклонил.

Капитан судорожно кашлянул и почти тотчас открыл глаза. Я ощутил сначала страх, а потом удивление. К этому времени я и сам находился в той фазе, когда состояние крайней мобилизации в ответ на стресс сменяется реакцией. Короче говоря, меня начала бить внутренняя дрожь и бросило в пот. Арнолд, словно читая мысли, протянул флягу и мне, а потом отхлебнул сам. Даже такой человек, как он, не сделан из стали.

— Дерьмо дело. Да, капитан?

Попов, едва шевеля губами, ответил шепотом:

— Это Крачевский, сукин сын! Я его блокировал, но теперь и нам до пульта не добраться. Вот сволочь, как голова болит. Дай еще глоточек. Сейчас бы стакан водки хряпнуть, но чего нет, того нет.

Нужно отдать должное, наш капитан держался молодцом, и ко мне вскоре вернулось самообладание.

— А где Герлах, что с Гековым? — спросил Арнолд. Он уже успел подмостить под спину капитана подобие подушки, и тот теперь расположился комфортнее, да и чувствовал себя, по-видимому, несколько лучше.

— Герлах внизу у двигателей, там есть где разместиться. Он как раз вышел что-то проверить, забыл, как называется… По его, ходовой части. Геков блокирован у себя в каюте. К счастью, за час до этого я его сменил.

— Ну?

— Что «ну»?! Я как раз рассчитывал тормозной отрезок, чтобы не так медленно, как запрограммировано, а этот урод огрел меня чем-то тяжелым по голове. Я только успел чуть отклониться — увидел движение на экране, отражение. Как выскочил оттуда и блокировал люки, не помню, потом потерял сознание. Пришел в себя, полз к вам, чтобы предупредить, но крови много потерял, не получилось.

— Спасибо! Это я уяснил. Теперь мне нужны ответы. Просто «да» или «нет», ладно? — и удовлетворившись коротким кивком, продолжил: — Крачевский давно работает с биомассой?

— Несколько лет, по-моему, практиковался под Питером. Да нет, он грамотный мужик и свой в доску.

— Он был нойсером?

Капитан вопросительно взглянул на собеседника, словно прося помощи.

— Можно попроще, у меня в голове пусто, как в съеденном грецком орехе. Ха! «Грец»! Вы заметили странное сходство? Очень созвучно!

Арнолд, однако, и не думал смеяться, да и я вполне осознал масштабы беды. Вопрос Греца был задан по существу. В точку. В яблочко.

Дело в том, что уже добрые пятьдесят лет значительная часть людей слушала «шумы». Первыми отметили странное действие биоритмов клеточной массы на человека несколько операторов во Франции. Дело в том, что для контроля над состоянием биомассы использовались методики, аналогичные электроэнцефалографии, правда, усовершенствованной. Каждый резервуар биомассы, к удивлению исследователей, обладал характерологическими отличиями в этих самых шумах: частотный диапазон, сочетание альфа-, бета-, дельта- или патологических для человека тета-ритмов, наличие пик-волн, «веретен». По изменениям этих кривых, можно было контролировать состояние всей клеточной популяции, а это десятки тысяч триллионов клеток. За дело взялись ученые — и через несколько лет мы уже имели прекрасный инструмент для того, чтобы распознавать любые отклонения от оптимального состояния огромных колоний клеток.

Потом кто-то додумался поставить дело на коммерческую основу. Записи биоритмов стали распространяться, как в свое время тиражировалась музыка или кинофильмы, на любых носителях. Большая часть исследователей, и врачей в том числе, сходились на том, что никаких негативных влияний ожидать от подобной практики не приходится. В результате чиновники от медицины дали новому бизнесу зеленый свет, и нойсеры составляют сейчас около 10–12 % населения нашей планеты.

Биоритмы разных клеточных популяций воздействовали по-разному. Филадельфийский центр ценился любителями живой природы. «Прослушивание» записей (а ведь на самом деле это подключение с помощью электродов, часто даже внутрикожных) возвращало людей в то время, когда Человечество не разделяло себя с природой. Фанаты-нойсеры рассказывали мне, что чувствовали себя растущими деревьями, видели события, свидетелями которых были старые баобабы или секвойи.

Записи популяции, которая находилась недалеко от Нью-Йорка, ценили любители экстрима. Средиземноморский центр поставлял записи для гедоников, эротоманов. Черноморский особо привлекал любителей истории и приключений во времени.

Я, говоря честно, и сам слушал эти шумы, правда, с исследовательской целью. Года три назад мне казалось, что ключ к решению задачи именно в этих шумах, я даже статью опубликовал. Но меня подняли на смех. Как же! Какой-то полоумный молодой ученый, да еще малоизвестный, позволяет себе замахнуться на колоссальный бизнес. Хороша идея! Пищевая масса способна своими биоритмами расстраивать психику человека — смех, да и только. Меня объявили параноиком, обвинили в стремлении посадить человечество на голодный паек и возродить мальтузианство[5]в его первозданном, диком виде. Каких только ярлыков не навесили.

Руководство мягко упрекнули за нерациональное расходование средств, исследовательскую программу прикрыли, а я оказался в центре европейской бюрократии в сомнительном качестве эксперта по авариям на комбинатах пищевой биомассы. О научной карьере теперь следовало забыть раз и навсегда. Меня бы не приняли в самую захудалую лабораторию даже коридоры мести или пробирки мыть.

Теперь все факты, которые хранились словно за семью печатями в моей электронной базе, выстроились в одну абсолютно неопровержимую и фатальную цепочку.

Мы уже давно жили не своей головой, даже в том, что касалось чувственной сферы. Вся «подключенная» часть населения имела в сети собственные защищенные базы-сайты. Там хранилась информация, которая нужна для работы, для частого пользования, например, любимая музыка или художественные произведения. Нам не нужно ходить в библиотеку, рыться в справочниках и даже включать наручный микрокомпьютер, чтобы найти интересующие детали. Достаточно зайти на свою базу, а там все уже есть в готовом, рассортированном и аккуратно разложенном виде. Именно так хранится, не занимая драгоценной живой памяти, моя любимая латынь, именно там у большинства располагаются иностранные языки, математика и многое другое. Жизнь стала иной, легкой, правда, зависящей от функционирования сети. За эволюцию всегда нужно платить. Вопрос в ином: не слишком ли высока эта плата.

— Ну что же. Дела не так плохи, как могло показаться на первый взгляд, — вывел меня из задумчивости знакомый голос. — С одним одурманенным мы как-нибудь справимся.

Первым долгом мы удобно устроили капитана, сделали обязательную в таких случаях инъекцию, благо, аптечка содержалась в идеальном порядке. Потом освободили Гекова. Едва услышав наши постукивания, он помог нам открыть люк и первым делом осведомился: