Тут он услышал голос Биффена, стучащийся в двери его грез.

– Не могли бы вы привести нам пример, Хили?

– Э-э, пример, сэр?

– Да, сослагательного наклонения, следующего за прилагательным в превосходной степени.

– Вы сказали, в превосходной?

– Да, да.

– М-м… как насчет «le garçon le plus beau que je connaisse»?

– Э-э… миловиднейший мальчик, какого я знаю?

Да, это годится.

– Миловиднейший, сэр? Я разумел – прекраснейший.

Черт, он же вроде решил распроститься с педерастической позой. Ладно, по крайней мере смешков добился.

– Благодарю вас, Хили, достаточно. Успокойтесь, вы все, он ни в каких ободрениях не нуждается.

Еще как нуждаюсь, подумал Эйдриан. Во всех ободрениях, какие найдутся.

Урок продолжался, Биффен предоставил Эйдриану свободу предаваться снам наяву.

Когда сорок минут истекли, Эйдриан среагировал на звук колокола со всей, на какую был способен, прытью, метнувшись из тыльной части класса к двери, чтобы затеряться за нею в толпе, однако Биффен перехватил его:

– Вы ничего не забыли, Хили?

– Сэр?

– Я думаю, вы обязаны мне объяснением вашей непунктуальности.

Эйдриан приблизился к кафедре.

– Ах да, сэр. Дело в том, сэр, что я и так-то должен был опоздать – совсем ненамного, однако столкнулся с доктором Меддларом.

– И он задержал вас на двадцать минут?

– Да, сэр. Или, вернее, нет, сэр. Он был очень груб со мной. Расстроил меня, сэр.

– Груб? Капеллан был с вами груб?

– Я уверен, это не входило в его намерения, сэр.

Эйдриан постарался соорудить физиономию непорочную, но при этом встревоженную. Такое выражение особенно хорошо срабатывало, когда приходилось смотреть, как сейчас, на кого-нибудь снизу вверх. Слизано же оно было по преимуществу с Доминика Гарда, игравшего Лео в фильме «Посредник». Этакое недоуменное чистосердечие.

– Он… он довел меня до слез, сэр, а мне было слишком стыдно являться сюда в соплях, вот я и сидел в музыкальном классе, пока немного не успокоился.

Все это было ужасно непорядочно по отношению к бедному старому Биффену, которого Эйдриан, пожалуй, даже любил за его белоснежные волосы и вечное выражение кроткого изумления на лице. Да еще и «в соплях»… Под пару к этому обороту так и просятся «не придира» и «просто по-тряска». Вообще-то не такой уж и плохой словарь, стоит взять его на вооружение. Школьный сленг 1920-х заслуживает возрождения.

– О боже. Впрочем, я уверен, у капеллана наверняка имелись серьезные причины, чтобы… то есть доктор Меддлар не был бы резок с вами без причины.

– Ну, должен признать, сэр, я ему надерзил. Но вы ведь знаете, каков он.

– Он, в чем я нисколько не сомневаюсь, человек скрупулезно честный.

– Да, сэр. Я… мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я лгу вам, сэр. Уверен, доктор Меддлар, если вы его спросите, расскажет вам о случившемся так, как оно видится ему.

– Этого я делать не стану. Я знаю, когда ученик говорит мне правду, а когда лжет.

– Спасибо, сэр.

Черта с два. И никто из них никогда не знает.

– Не хочется читать вам нотации, Хили, и не хочется задерживать вас во время утренней перемены, однако вы должны взглянуть правде в лицо – многие из моих коллег уже начинают терять терпение. Быть может, вам кажется, что они вас не понимают?

– Я думаю, вся беда в том, сэр, что они меня как раз понимают.

– Н-да. Вы и сами знаете, именно замечания подобного рода с гарантией выводят некоторых учителей из себя, не так ли? Утонченность не относится к числу качеств, которые повергают людей в восхищение. И не только в школе. Ее не любит никто и нигде. Во всяком случае, в Англии.

– Сэр.

– Вы самый умный из мальчиков моего французского класса. И прекрасно это знаете. Но вы совсем не работаете. А это делает вас самым отстающим учеником школы.

Теперь воспоследует притча о дарованиях, на что поспорим?

– Что вы думаете об университете?

– О, ну… знаете, сэр. Думаю, после выпускных экзаменов я, пожалуй, махну на образование рукой. И оно, скорее всего, махнет рукой на меня.

– Понятно. Скажите, Хили, чем вы занимаетесь по пятницам после полудня? Я так понимаю, в Кадетском корпусе вы не состоите?

– Меня оттуда выгнали, сэр. Такое безобразие.

– Да, не сомневаюсь. Стало быть, вы теперь в Авангарде, не так ли?

– Да, сэр. Есть одна старушка, которую я навещаю.

– Ну так вот, – сказал Биффен, укладывая учебники в кейс, – на Морли-роуд имеется еще одна старушка – и старичок, – возможно, у вас найдется время, чтобы как-нибудь навестить и их. По пятницам мы с женой всегда устраиваем чаепитие, очень рады будем вас видеть.

– Спасибо, сэр.

– Предупреждать нас заблаговременно не нужно. Мы в любом случае будем готовы к вашему приходу. А теперь идите.

– Спасибо, мистер Биффен, большое вам спасибо.

Эйдриан инстинктивно протянул руку, которую Биффен со страшной силой пожал, глядя Эйдриану прямо в глаза.

– Вы же знаете, я не мистер Чипс[22]. Я отлично понимаю, что вам меня жалко. Когда тебя жалеют коллеги, это уже достаточно плохо, но от вас я жалости не потерплю. Не потерплю.

– Нет, сэр, – сказал Эйдриан, – я не…

– Вот и хорошо.

Том, Эйдриан и Свинка Троттер, компаньон не частый, но малоприятный, прогуливались по школьному городку. Время от времени мимо них с устрашающей целеустремленностью людей, получающих удовольствие от Спорта, пробегали мальчики в трико. Вокруг щебетала и перешептывалась, тарахтя по штакетнику палками, малышня. Эйдриан решил, что стоит опробовать новый сленг.

– Знаете, ребята, чудная штука! Старина Биф-фо выкинул нынче утром номер. Сначала устроил мне таску за нерадивость, а после пригласил к чаю. Без булды! Взял да и пригласил.

– Наверное, он в тебя влюбился.

– Поганые твои слова, Томпсон. Лучше возьми их назад, не то по ушам получишь.

Они прошлись еще немного – Эйдриан практиковался в новых оборотах, а Свинка Троттер плелся сзади, встречая каждое слово раскатами такого хохота, что Эйдриану эта игра скоро прискучила.

– Кстати, – сказал он. – Расскажи мне о своих родителях, Том.

– А что ты хочешь знать?

– Ну, ты вообще ничего о них не говоришь.

– Да о них и говорить особенно нечего. Папаша работает в «Бритиш Стил», мама того и гляди пролезет в мэры. Две сестры, обе с приветом, и брат, который появится здесь в следующем триместре.