Грузовики и повозки ожидающих своей очереди фермеров вслепую растекались по дорогам – без карт, без бензина, без корма для лошадей; все они двигались на юг, к миражу мукомольных заводов, где-то там, вдалеке ожидавших их; люди не знали, какое расстояние им предстоит преодолеть, но знали, что позади их ожидает смерть, они двигались, завершая свой путь посреди дороги, в оврагах, в провалах прогнивших мостов. Одного фермера нашли в полумиле к югу от останков его грузовика мертвым, лицом вниз, в канаве, все еще сжимавшим мешок пшеницы. Затем над прериями Миннесоты разверзлись хляби небесные; дождь шел, превращая пшеницу в гниль во время ожидания на железнодорожных станциях, он стучал по рассыпанным вдоль дорог кучам, смывая золотые зерна в землю».

«Газеты не печатали ничего о прокатившихся по всей стране вспышках насилия, но она ( Дэгни. – А. Н .) следила за ними по отчетам проводников, сообщавших об изрешеченных пулями вагонах, разобранных путях, нападениях на поезда, осажденных станциях в Небраске, Орегоне, Техасе, Монтане, – тщетные, обреченные на провал вспышки, порожденные только отчаянием и кончавшиеся только разрушениями. В некоторых беспорядках участвовали лишь местные жители, другие распространялись шире. Целые районы поднимались в слепом мятеже, там арестовывали местных чиновников, изгоняли агентов Вашингтона, убивали налоговых инспекторов, затем провозглашали независимость от страны и доводили свои действия до крайних проявлений того самого зла, которое и сгубило их, словно борясь с убийством с помощью самоубийства: отнимали всю собственность, которую можно было отнять, объявляли каждого ответственным за всех и вся – и погибали в течение недели, проев свою жалкую добычу, полные ненависти ко всему и ко всем, в хаосе, где не существовало никаких законов, кроме закона грубой силы, погибали под равнодушным натиском нескольких усталых солдат, посылаемых Вашингтоном, чтобы навести порядок на руинах.

Газеты об этом не упоминали. В редакционных статьях по-прежнему утверждалось, что самоотверженность – единственный путь к прогрессу, самопожертвование – единственная моральная установка, жадность – враг, а любовь – решение проблемы, убогие фразы оставляли во рту противно сладковатый привкус, как больничный запах эфира…

Людей загнали в клетку, где каждый кричал, что человек человеку – друг, товарищ и брат, что каждый должен радеть ближнему и опекать его, а между тем каждый пожирал соседа и сам становился жертвой если не своего соседа, то его брата; каждый провозглашал право незаслуженно пользоваться чужим трудом и удивлялся, что кто-то сдирает шкуру с него самого; каждый пожирал сам себя и в ужасе вопил, что какая-то непостижимая злая сила губит мир».

…Нет, такую книгу, которую написала Айн Рэнд, непременно нужно было написать, чтобы вот так вот – шаг за шагом, булыжник за булыжником показать дорогу в ад, вымощенную камнями социальной справедливости. И то, что сейчас происходит в России, имеет своей прямой причиной 70-летие социализма, когда страна пикировала, подобно рэндовской Америке, и едва-едва вышла из этого пике в сантиметре от земли, потеряв от перегрузок часть себя и едва не развалившись полностью…

Вообще говоря, Айн Рэнд написала о том, о чем, в частности, писал и я в своих прошлых книгах: только то, что мы называем человеческими недостатками (эгоизм, жадность, леность и пр.) самым парадоксальным образом выстраивает удивительное здание планетарной цивилизации со всеми его узорными финтифлюшками в виде комфорта и гуманизма. Да здравствует жадность и эгоизм! И к черту альтруизм, ибо, если люди, вместо того чтобы работать на себя, вдруг озабочиваются мифическим «всеобщим благом» и, более того, становятся профессиональными борцами за этот миф… здесь и начинаются коммуно-фашистско-инквизиторские неприятности.

Один-единственный хороший лозунг был у коммунистов – «Начни с себя!» – да и тот они использовали через задницу. А надо было вот как: начни строить благополучие этого мира с себя и своей семьи!.. И как только этот тезис поймут и примут все, весь мир станет жить благополучно. Если же граждане в порыве благородства станут носиться по миру, стараясь по своему усмотрению сделать жизнь окружающих лучше, получится всегдашняя параша. Вообще, хочу отметить, люди, слишком заботящиеся о глобальных проблемах мироустройства, – это, как правило, неудовлетворенные в личной жизни, глубоко закомплексованные товарищи, старающиеся выплеснуть свои внутренние проблемы на мир и решить их путем изменения не себя, но мира. Опасный народ…

Впрочем, вернемся в Соединенные Штаты, описанные в романе. На одном из заводов этой несчастной страны Айн Рэнд в порядке иллюстрации провела социалистический эксперимент в самом чистом виде. Поскольку я не льщу себя надеждой, что читатель совершит подвиг и прочтет многотомный производственный роман, просто приведу этот кусочек, еще раз извинившись за длинную цитату. Итак, рассказ рабочего об эксперименте рафинированного социализма в масштабах одного завода. Эксперименте, в результате которого все рабочие завода стали одной большой семьей.

«…На заводе, где я проработал двадцать лет, что-то произошло. Все началось, когда умер старый хозяин и дела приняли его наследники. Их было трое, двое сыновей и одна дочь. Они разработали новый план управления заводом. Они предложили, чтобы мы проголосовали за него, и мы почти единогласно проголосовали “за”. Мы не знали, что это за план, и думали, что он хорош. Нет, не совсем так. Мы думали, что должны считать его хорошим. План предусматривал, что каждый будет работать по своим способностям, а его труд будет оплачиваться по его потребностям…

Мы проголосовали за этот план на общем собрании, мы все, шесть тысяч работавших на заводе. Наследники Старнса выступали с длинными речами. Было не особо понятно, но никто не задавал вопросов. Никто не представлял, как будет работать этот план на практике, но каждый надеялся, что его сосед представляет… Они говорили нам, что план рассчитан на достижение благородного идеала. Ну откуда нам было знать, что это не так? Ведь мы всю жизнь только и слышим об этом от родителей, учителей и священников, читали это в любой газете, видели в каждом фильме, слышали во всех выступлениях. Разве нам не повторяли, что это правильно и справедливо? Может быть, есть какое-нибудь оправдание тому, что мы сделали на том собрании. Но все же мы проголосовали за этот план и поплатились за это. Знаете, мэм, мы своего рода меченые, я говорю о тех, кто работал на заводе еще четыре года после того, как был принят этот план. На что похож ад? На зло – простое, неприкрытое, ухмыляющееся зло. Разве не так? Именно это мы увидели и этому помогли появиться на свет. Поэтому я думаю, что на всех нас лежит проклятье и, может быть, нам нет прощения…

Знаете, как план претворялся в жизнь и что он делал с людьми? Попробуйте наполнить водой емкость, на дне которой есть течь, через которую вода уходит быстрее, чем ее наливают. С каждым новым ведром, которое вы приносите, эта дыра увеличивается в диаметре на дюйм, и чем больше вы работаете, тем больше работы от вас требуется. Вы выливаете все новые и новые ведра, сначала сорок часов в неделю, потом сорок восемь, потом пятьдесят шесть – и все для того, чтобы у вашего соседа стоял на столе ужин, чтобы его жене сделали операцию, чтобы у его ребенка вылечили корь, чтобы его мать получила кресло на колесах, чтобы у его дяди была рубашка; для ребенка, который еще не родился, для всех вокруг, все – для них, от пеленок до зубных протезов. Вы же должны работать с рассвета до заката, месяц за месяцем, год за годом, ничего не получая за это, кроме своего же пота, ничего не видя, кроме их удовольствия, которое вы должны им доставлять до конца своих дней, работая без отдыха и надежды, без конца… От каждого по способностям, каждому по потребностям…