Лошади шевелили ушами и фыркали, нюхая воздух. Дарина привстала на стременах, вытянувшись как стрела вслед за взметнувшейся, указывающей в сторону, противоположную восходу солнца, рукой:

– Вот смотрите!

Встающее из-за их спин солнце побежало волной рассветных бликов по волнующемуся под лаской ветра морю травы. Брызнули в разные стороны зайчики, рожденные из мириадов капель росы.

– Красиво, – согласно пробормотал Ольм, с удивлением воззрившись на внезапно открывшуюся со стороны ценителя красот природы Дарину.

– Да не туда! Левее смотрите! Вон хата! Видите?

Когда до деревянного сруба оставалось не больше полусотни шагов, Гыд предостерегающе поднял ладонь:

– Послушайте – голоса… – Он перешел на шепот. – Там не спят.

Отсюда уже отчетливо были видны огоньки двух ламп в окошках домика.

– Ведьминские глаза светятся, не иначе. – Дарина сплюнула. – Может, мне отсюда повертать стоит да к Шелесту податься? Не охотница я до таких забав, чтоб считай до петухов еще к хвостатым бабам соваться…

Спешились они почти у самого крыльца. Саммар два раза стукнул в двери.

– Наверное, тебя не слышат. – Дарина спрыгнула с седла и подошла к носилкам. Два стоявших рядом коня, гнедой Гыда и вороной как смоль жеребец Годэ, были связаны за кольца упряжи с тем, чтобы расстояние между ними сохранялось в полтора локтя.

Между лошадьми были закреплены носилки, состоявшие из двух жердей, связанных арканом, идущим от одной к другой палке, несколько раз пересекающим сам себя крест-накрест, в виде сетки. На нее были натянуты два плаща. Третий укрывал Годэлиска от подбородка до пят кованых сапог из темно-коричневой вывернутой кожи.

Рина бросила на носилки быстрый взгляд.

– Какой он мертвенно-бледный, ужас просто!

– Сплюнь! Тоже мне, нашла слово – мертвенно… Это поэтому ты ни разу к Годэ не подошла за все время? – скривился Гыд, который на протяжении всего времени вел под уздцы обеих лошадей. Он изо всех сил старался, чтобы их шаг доставлял минимум дискомфорта раненому. – Верный боевой товарищ… Не переживай, эта бледность не заразна.

Дарина фыркнула.

– Мне, по-твоему, следовало омыть слезами его раны, и у него бы все прошло? Зачем мне подходить к нему? Шелеста было довольно. А я не монах, не знахарка… – Она перевела взгляд на Саммара. – А ты стучи громче, тебя и мыши не испугаются.

– А нам как раз не надо, чтобы нас боялись. – Ольм прошел вперед. – Пусти-ка… – толкнул плечом, открывая дверь: – Добра в дом ваш! Добра и света!

Полог, отгораживающий сени от остальной части дома, был откинут. Холст домотканой материи скручен и протянут за провисшую под потолком веревку.

– Надо же, – сказала выглянувшая из-за мужского плеча Дарина, – блинчики жарят. Поутру, как мамка моя…

На углях печи стояла огромная сковорода, на которой, распластавшись в шипящем масле, поспевал блин.

Хозяйка перевернула его, подцепив за край плоской деревянной лопаткой, и только потом перевела взгляд на вошедших. Бегло осмотрев перешагнувших ее порог мужчин, она вопросительно подняла одну бровь.

Вторая женщина сидела за дощатым, врытым в землю столом. Совсем молоденькая, растрепанная со сна, с перепачканными в сметане пальцами. За щеками блин, на губах масло, а в глазах – испуг. Она инстинктивно прикрыла руками свой большой круглый живот и тихо произнесла:

– Ой, мама…

Ольм поднял перед собой две открытые ладони:

– Мы пришли с миром.

Старшая женщина хмыкнула, бросила блин на тарелку, отставила сковородку и вытерла руки о передник.

Она была достаточно высока и широка в плечах, чтобы ее фигуру можно было назвать статной. Просторная рубаха уходила в прихваченную на талии фартуком юбку до пят. Темно-русые волосы заплетены в косу, бегущую змейкой промеж лопаток до самого пояса. Голова была покрыта светлой безузорной косынкой, которую удерживал резной серебряный обруч шириной в палец. По вискам с двух сторон спускались, продетые одно в другое, три плоских кольца. Верхнее, самое большое, закрывало собой всю поверхность виска, второе, меньше его почти вполовину, третье, самое маленькое, постоянно прикасалось в своем движении к скулам берегини.

Свет, попадая на кольца, преломлялся, кружа по внутренней стороне теплыми бликами.

– Добра и света… Давненько я такого обращения не слышала. И вам рассвета доброго, – сказала она. Саммар заметил, как поблескивают в свете масляных ламп ее резные височные кольца. – Ну рассказывайте, с чем пришли в такую рань.

Саммар кашлянул, прочищая горло:

– Раненый у нас. Во дворе у хаты. На носилках.

– Раненый? Поножовщина спьяну? Или нарвался на вилы, сигая с чужого сеновала? – Женщина омыла руки в тазу и плеснула на ладони мутную жидкость из бутылки. – Хотя, в сущности, какая разница…

«Горилка, – подумал Саммар, потянув носом воздух. – Перцовая».

– Оденсе, – вдруг позвала девушка. Берегиня обернулась и проследила за ее взглядом. Та не отрывала глаз от обвешанных оружием мужчин.

– Не бойся нуждающихся в помощи твоей. – Она стряхнула с кончиков пальцев капли. Те вспыхнули, упав на угли. – Возьми лампу. – Саммар послушно выполнил просьбу. – Мне нельзя пачкать рук. Криуса, девочка, побудь в спаленке. Не надо тебе видеть того, что далее произойдет. Пойдемте. Почему не занесли сразу? Хотя, к лучшему…

Ольм предупредительно распахнул и придержал перед берегиней дверь. За ее спиной он сделал быстрый знак Гыду, стоящему у носилок. Тот осторожно сдвинул край служившего покрывалом плаща, как бы невзначай почти полностью скрыв лицо раненого.

Оденсе не понадобилось тщательно осматривать раны, чтобы понять, насколько они серьезны. Она просто отодвинула рваную ткань. Обнажилась окровавленная, иссеченная плоть.

– Мать Берегиня, – прошептала Оденсе. Ее веки вздрогнули. – Это же след от Полночной Звезды. – Кончики ее пальцев пробежали по телу, ощупывая края обширной раны. – Откуда вы его везете?

– С переправы. – Ольм отвечал, стараясь не встречаться с берегиней взглядом.

– Быть этого не может. Его ранили не больше пяти – шести часов назад.

– Так и есть.

Берегиня нехорошо сощурилась.

– И как так? – спросила она, уже прозревая ответ. – До переправы две недели пути.

– У нас был проводник, – чуть помедлив с ответом, все же признался Ольм.

– Про-вод-ник? Это то, что я думаю?

Ольм с нажимом добавил:

– У нас не было выбора.

– М-да? Выбора, говорите, не было? – После этих слов Оденсе громко сказала «уфф», с сомнением покачала головой и похлопала все еще круглыми от удивления глазами. – Что ж, иногда так бывает. Совсем нет выбора. Хотя не все в это верят. – Она снова покачала головой. – И все равно, протянуть даже пять часов с такой раной – есть везение невероятное! След от Полночной Звезды – след смерти. – Она рассуждала вслух, задавала вопросы и сама на них же отвечала. Будто говорила сама с собой. – Звезда прошла достаточно высоко над ним, иначе было бы задето сердце. Вернее, его, скорее всего, вообще не было бы. Его мышцы будто камень… Нет сомнений, вы использовали что-то. Нечто аналогичное по своей сути Полночной Звезде. Не так ли? Я права?