– Сочувствую тебе, Сигурд Эйриксон, – медленно проговорил Владимир. – Я не знал Трюггви, но слышал о нем как о славном воине. Я – Владимир, сын конунга Святослава и конунг Хольмгарда.

Насчет «конунга хольмгардского» он малость загнул. Не было у него в Новгороде власти конунга. Да и сама новгородская пятина никак не тянула на королевство. Однако у скандинавов хвастовство – дело обычное.

Сигурд оглядел застывших в отдалении гридней Владимира.

– Невелико твое войско, конунг Владимир, – заметил он. Имя князя он произнес на свой лад «Вальдамар». – Даже для ярла оно маловато.

– Я – на своей земле, – князь шевельнул плечами, облитыми поверх меховой поддевки маслянистой чешуей панциря. – Кого мне бояться? И войско мое не так уж мало… – Тут Владимир сделал многозначительную паузу, а потом добавил со значением: – Однако в хирде моем всегда найдется место для хороших воинов. Таким – и почетное место за столом, и пара серебряных марок для кошелей.

Предложение было сделано. Сигурд задумался, но результат был Владимиру известен. Он заранее знал: Сигурд и его люди пришли в Гардарику наниматься на службу. Что еще им тут делать зимой?

– По четыре марки в год – моим людям, – сказал Сигурд. – Мне – десять. И всем – прокорм. Когда и сколько – обсудим позже.

Владимир кивнул:

– Договоримся.

Сигурд неторопливо отстегнул от пояса ножны с мечом и передал их младшему. Тот аккуратно положил их к ногам Владимира. Лунд, в свою очередь, поднял и передал их князю.

Владимир не удержался – вытянул клинок из ножен. Хороший клинок. Ухоженный, отполированный, лоснящийся от масла.

Князь вернул меч в ножны и вернул хозяину. Сигурд принял с поклоном.

Всё. С этого мгновения он – хёвдинг Владимира. Вернее, его боярин, поскольку его вождь – не конунг скандинавский, а новгородский князь.

Строй викингов распался. Их Владимир тоже оценил. Отметил, что у каждого на поясе – меч. То есть все они небедные и, очевидно, достаточно опытные воины. Неплохое приобретение. Дядька Добрыня одобрит.

А теперь самое время перекусить и выпить. Любопытно, хороши ли собой дочки огнищанина Ходьи? Издали и не разглядеть толком.

Лунд сделал знак – Владимировы гридни попрятали оружие и заторопились к кострам.

Вопрос – кому принадлежит отбитое у чудинов – более не поднимался. Все будет поделено по закону. И каждый получит свою долю. Только дочек придется вернуть отцу. Впрочем, оно и к лучшему. Если эти девки – товар, то трогать их нельзя. Непорченые стоят впятеро дороже. А коли все равно отцу возвращать, так не порожними же…

Киев.

Лето 975 года от Рождества Христова

Великий князь киевский Ярополк Святославович потер пальцем верхнюю губу, словно проверяя: не появились ли на ней пышные варяжские усы? Усы не появились. Только темный пушок. Поди ж ты: воевода Артём лишь на несколько лет старше, а лицом – истинный зрелый муж. Суровый, красивый. И усы – ниже подбородка. А у великого князя щеки гладкие и румяные, а губы пухлые, как у девицы. Досадно. И то что подобные мелочи огорчают – тоже досадно. У великого князя киевского должны быть и досады великие. А тут…

Может, дело в том, что окружают Ярополка столь славные мужи, отцовские витязи и воеводы, повидавшие дальние земли, повоевавшие множество народов? А он, Ярополк, сиднем сидит в Киеве… И не хочется ему из Киева никуда уезжать. А править можно и отсюда, из терема на Горе. Как бабка Ольга правила…

Только и здесь, в Киеве, кто-то ищет его жизни. Почему? За что? Ведь так усердствует Ярополк, чтобы всем было хорошо! Старается никого не обижать, жить мирно, по-христиански…

Великий князь поглядел на мрачное лицо воеводы. Артём еще ничего не сказал, но Ярополк уже все понял.

– Ничего ты не узнал, – с огорчением произнес князь.

Артём молчал сокрушенно. Князь был прав.

– Хотя другие тоже ничего не проведали, – продолжал Ярополк. – Даже Блуд. А уж как хвалился боярин, что ему в Киеве каждый чих ведом.

Артём вновь промолчал. Не нравился Артёму Блуд. Всё казалось ему, что не о Киеве и князе радеет моравский боярин, а о собственной выгоде. Многое из того, что известно Блуду, дальше Блуда не идет.

Но не станет же киевский боярин таить сведения о покусившемся на Ярополка?

Или – станет?

В дверь княжьей горницы поскреблись.

– Ну что там? – громко произнес Ярополк.

– Сотник любечский Горомут – к великому князю! – сообщил отрок.

– Пусть заходит, – разрешил Ярополк.

Любечский сотник Горомут – из бывшей Ольгиной дружины, доставшейся по наследству внуку.

Войдя, сотник стянул с головы обшитую железными полосами шапку и поклонился. Под шапкой у сотника обнаружилась обширная загорелая лысина со светлой полоской сабельного шрама. Оставшиеся волосы сотник заплетал в косицу цвета дорожной пыли. Бороду сотник тоже заплетал в две косицы. Как степняк. Хотя сам, сразу видно, – из полян.

– С просьбой к тебе, княже, – бодро сообщил сотник.

– Проси, – разрешил Ярополк.

Сотник солидно откашлялся:

– Дозволь, княже, службу оставить, – сказал он и вновь поклонился. – Годы свое берут. Тяжко-то – месяцами в разъездах.

– Коли так, могу тебя в городские стражи взять, – тут же предложил Ярополк.

– Ну… – Горомут замялся.

– Говори! – потребовал великий князь.

– Годов-то уж немало мне. Хочется осесть на землице своей.

Артём усмехнулся. Хитрый сотник пришел пожалования выпрашивать. Думает: молодой князь щедрее своей бабки.

Но Ярополк, хоть и молод, а без заслуги никого не одарял. Заслуг же особых у сотника не наблюдалось, иначе к князю пришел бы не сам сотник, а его старший – любечский воевода.

– Хочешь на землю сесть – садись. Или не скопил за службу на собственный надел?

– Скопить-то скопил… немного, – признался сотник. – Да на хорошей земле оброки большие.

– Конечно большие. А как же иначе? Так – по Правде.

– А по Правде это, что чужим хорошую землю ни за что безоброчно дают, а своим – нет? – дерзко спросил сотник.

– Это кому же? – поднял бровь великий князь.

– А хоть тем же касогам!

– Касогам землю мой отец выделил, – сказал Ярополк. – И он знал, за что ее давал.

– Это порубежная земля, – вмешался Артём. – Там не только землю пашут, но и службу несут. Дикая Степь – рядом. Печенеги каждый год набегают.

– Ну и пусть набегают! – оживился сотник. – Встретим, не впервой. Ты, княже, только землю нам дай, чтоб безоброчно пахать. А с копчеными мы сами уж как-нибудь. Тын построим, дозоры наладим.