Он снова потянул носом воздух, с почти чувственным удовольствием вбирая знакомую сырость. Во время этой, второй со времен Рейхенбахского водопада, ссылки ему очень недоставало Англии, в особенности Лондона с его привычным запахом дыма и сажи, шумом кэбов, криками продающих газеты мальчишек и уличных торговцев, звуками знакомой английской речи — арго близких ему людей.

Но и за границей время прошло не впустую.

Взгляд, скользнув по искрящейся под лучами солнца воде, ушел к горизонту. Он и сам считал себя в некотором смысле глубоководным хищником, кем-то вроде акулы. Большой, молчаливой, быстрой, всегда готовой вцепиться в добычу.

Профессор вспомнил, как они обошлись с ним, эти четверо повелителей преступного мира Европы, всего лишь два с половиной года назад бывшие его гостями в Лондоне, и по жилам прокатилась горячая волна гнева.

Они приехали тогда по его приглашению — здоровенный немец Шлайфштайн; француз Гризомбр с походкой учителя танцев; плотный, солидный итальянец Санционаре, и тихий, скрытный испанец, Эстебан Зегорбе. Они явились с дарами, выказав уважению как ему лично, так и его мечте об огромной криминальной сети, которая опутала бы всю Европу. Но потом — из-за малюсенькой ошибки с его стороны и вмешательства этого проклятого Кроу — все вдруг изменилось. Не прошло и месяца с тех пор, как эти люди клялись в верности идеям всеевропейского хаоса, и вот они же отказали ему в помощи и содействии.

Да, Гризомбр помог выбраться из Англии, но очень скоро дал понять, что ни он сам, ни его сообщники в Германии, Италии и Испании не готовы предоставить беглецу убежище или признать его главенство.

Вот так и умерла мечта. Что ж, кое-какой урок он все же для себя извлек: поступавшие из старого мира сообщения, рассказывали одну и ту же печальную историю мелочных дрязг, ссор и полного отсутствия какого-либо контроля.

Новый план рождался постепенно, в то самое время, когда сэр Джеймс Мадис сколачивал новое состояние в Нью-Йорке, а Жак Менье чуть позднее в Сан-Франциско. Конечно, было бы намного легче просто вернуться в Лондон, утвердиться на прежнем поприще и затем организовать, осторожно и незаметно, не привлекая к себе внимания, четыре одновременных убийства в Париже, Риме, Берлине и Мадриде. Потом, так же легко и без лишнего шума, расправиться с Кроу и Холмсом, избавиться от первого предпочтительнее свинцом, от второго — сталью. Мориарти уже давно понял — окончательный успех невозможен без устранения Шерлока Холмса. Но такая расправа была бы не в его духе.

Существовал иной, лучший путь. Более коварный, более скрытный. Чтобы встать во главе уголовного подполья запада, ему требовался европейский криминальный квартет. Иностранные лидеры в качестве помощников были нужны для того, чтобы наглядно показать, продемонстрировать с полной, уничижающей ясностью, что в Европе есть только один настоящий криминальный гений, и чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, кто он. Изощренный план требовал внимания, осторожности и финансовых вложений, но Мориарти знал — все сработает. Потом будут другие планы, нацеленные не на уничтожение, но на полную дискриминацию Кроу и Холмса в глазах всего мира. Он улыбнулся про себя. Два эти символа истеблишмента, власти, закона и порядка пройдут дорогой скорби и падут — вот в чем ирония! — по причине слабостей и изъянов собственной натуры. Пригладив ладонью густую копну волос, Мориарти повернулся и медленно, неверной походкой направился по качающейся предательски палубе к своей каюте на корме парохода, где его ждал Спир.

Почти каждый вечер после обеда — а обедали они в четыре часа по корабельному времени — первый подручный Мориарти выходил из своей каюты третьего класса и незаметно проскальзывал в каюту хозяина. Вот и сейчас он стоял у койки Профессора, большой, плотного сложения мужчина с переломанным носом и чертами, не лишенными приятности, но изуродованными длинным, рваным шрамом, пересекавшим правую сторону лица.

— Задержался на прогулочной палубе. Помоги-ка мне снять пальто. Тебя никто не заметил?

— Меня никто не заметит, пока я сам этого не захочу. Вам ли не знать, Профессор? Как себя чувствуете? Не укачало?

— Не могу сказать, что сильно расстроюсь, когда сойду наконец с этой посудины на твердую землю.

Спир коротко рассмеялся.

— Могло быть хуже. Уверяю вас, бесконечная лестница уж никак не лучше.

— Тебе виднее, Спир. Тебе виднее. Я, к счастью, близкого знакомства с топчаком[8]избежал.

— Лучше и не надо. Но если вас когда-нибудь поймают, будете упражняться каждое утро.

Мориарти сдержанно улыбнулся.

— Несомненно. Но то же самое ждет и тебя. — Он сбросил пальто. — Как Бриджет, ей легче? — Тон, каким это было сказано, подошел бы сквайру, осведомляющемуся о здоровье одного из своих арендаторов.

— Все так же. Как вышли из Нью-Йорка, так и не встает. Лежит пластом.

— Ничего, это скоро пройдет. Девушка она хорошая. Надеюсь, ты за ней присматриваешь.

— Стараюсь, как могу. — Спир грубовато усмехнулся. — Бывают дни совсем плохие, и тогда ей кажется, что она уже не встанет. Их там несколько таких, внизу. И запашок, скажу вам, мог бы быть лучше. Ну ничего, о ней я позаботился.

— Да, друг мой, брак — это не только четыре голых ноги в постели.

— Оно, может, и так, — неохотно согласился Спир и уныло вздохнул. — Но когда задница чешется, ее лучше почесать.

Профессор снисходительно улыбнулся.

— Ты давно видел Ли Чоу? — спросил он, внезапно меняя тему разговора.

Сам Мориарти путешествовал первым классом под именем Карла Никола, профессора права из какого-то захудалого американского университета — так по крайней мере было написано в поддельных рекомендательных письмах. Спир с женой довольствовались третьим — их связь с хозяином должна была оставаться тайной. Хуже всех пришлось Ли Чоу — его записали матросом на все время рейса.

Спир ухмыльнулся.

— Видел вчера утром. Бедняга драил палубу, и вид у него был, как у крысы, угодившей в бочку с дегтем. Настоящий пират, как в книжке мистера Стивенсона. Помните, Профессор, вы нам читали про остров сокровищ? Я уж подумал шутки ради взять перо с бумагой да нарисовать ему черную метку.

— Никаких глупостей, — сурово оборвал его Мориарти. — Черной метки заслуживают многие, но со своими так шутить не позволено.

Пристыженный, Спир опустил голову. Подшучивание над простоватым китайцем стало для него чем-то вроде хобби. В каюте повисло молчание.

— Ну что ж, — вздохнул наконец Спир. — Загляну к вам сегодня последний раз. Завтра будем в Ливерпуле.

Мориарти кивнул.