Ну и пусть стоит вот так, как дура, подумал Шурка.

Навстречу шла по коридору старуха, которая нигде не работала. С ней никто не дружил.

— Доброе утро, Шура! — прошамкала она, семеня.

— Здравствуйте! — звонко выпалил Шурка.

— Вы бы поменьше чужих детей трогали! — крикнула ей тетя Рита. — Иной раз не знаешь… — и умолкла.

— Чего? — за Шуркиной спиной спросила недоуменно старуха.

Шурка отпер входную дверь. И услыхал слова настолько странные, что решил: послышалось.

— Соседа ночью черный ворон увез, — свистящим шепотом объявила тетя Рита старухе.

— Черный ворон? Забрал папу? — Таня фыркнула. — Папа в командировку уехал, тебе же сказали. Не выдумывай.

…Шурка едва высидел в школе положенное время. Он всё поглядывал на часы. Но черная стрелка словно прилипла к циферблату, еле ползла. Шурке не терпелось рассказать Тане о черном вороне. Переменки казались ему длиннее уроков математики, Фонтанка тянулась нестерпимо, прохожие норовили перегородить дорогу, зеленый свет на светофоре никак не хотел зажигаться.

И вот наконец Шурка дома. Всё выпалил Тане. А она только и сказала:

— Не выдумывай.

И потянула к окну табуретку.

— Я сам слышал!

— От соседки, — напомнила Таня.

— Ну да.

— От тети Риты.

— Ну да.

— «Ну да», — передразнила Таня. — А детей приносит аист, булки растут на деревьях, а Луна сделана из сыра. Неужели ты не понимаешь? Они тебя считают малышней, вот и говорят тебе всякие глупости.

— Ничего я не малышня, — обиделся Шурка.

— Нашел кого слушать. Эта тетя Рита, — Таня пошевелила пальцами вокруг своей головы, — у нее же одни бигуди вместо мозгов. Ей бы лишь бы болтать. Мещанка она. Понял?

Таня залезла с ногами на табуретку, шагнула на подоконник. Открыла форточку. Вытянула наружу худую руку, насыпала крошки в маленький, со всех сторон открытый деревянный домик, висевший по ту сторону окна. На зиму они всегда устраивали для птиц кормушку.

Мещане — это что-то нехорошее, помнил Шурка. Нельзя быть мещанами, говорили папа и мама.

Таня закрыла форточку и некоторое время постояла на подоконнике. Вдруг кто-то сразу прилетит. Она смотрела сквозь холодное стекло и думала, что люди зимой одни во всей природе; хорошо, что хоть кто-то остается с ними.

На тоненьких ножках в кормушку вскочил воробей, принялся клевать.

Таня молча наблюдала за ним.

— Папу нужно спасать, — неуверенно сказал Шурка.

Таня не спеша слезла.

— Если бы его нужно было спасать, мама бы не повела Бобку в садик и не пошла бы на работу, — терпеливо объяснила Таня. — Мама сказала: он уехал в срочную командировку. Зачем ей врать? И вообще, мне еще портфель собрать надо. И нас обедом покормить. Лучше бы ты тарелки пока расставил.

Рассказ брата нимало не встревожил ее. И Шурка подумал: может, зря он так разволновался?

Таня поправила шторы.

Теперь, когда за окном виднелось нежное голубое небо, слова соседки утратили зловещий смысл. И правда, подумал Шурка. Но всё равно показал Таньке язык.

Таня убрала с большого круглого стола свои книги и тетради. Сунула их в портфель. Оправила скатерть. Шурка поставил на стол две тарелки, положил две ложки.

Мама работала до вечера, Бобка оставался в садике на продленные часы. Шурка и Таня обычно обедали вдвоем.

Таня осторожно высвобождала из толстого ватного одеяла кастрюлю с супом, которую мама пеленала каждое утро, перед тем как уйти на работу. Кастрюля была еще теплой.

Внезапно в замке хрустнул ключ.

— Мама?

Мама скинула ботинки. Повесила пальто.

— Ура! Мамочка!

Шурка бросился к ней. Обнял.

— Ты на обед пришла? — изумилась Таня.

— Нет. Я совсем пришла, — сказала мама.

Шурка радостно побежал за третьей тарелкой. Остановился.

— А Бобка?

— А Бобку я вечером заберу, — пробормотала мама. — Вот здорово, — сказала она, озабоченно оглядывая стол. — В кои-то веки пообедаем вместе.

Сели.

Весь суп мама молчала. Таня и Шурка тоже притихли. Котлету мама съела молча. Налила им чаю, себе — кофе. И тоже без единого слова.

— Мамочка, ты заболела? — осторожно спросил Шурка.

— Ничуть, — весело отмахнулась мама и отпила кофе.

Шурке вдруг вспомнилось, как однажды они покупали фарфоровые чашечки. Продавец звонко стукала карандашом. Каждая чашечка звонко откликалась. А одна откликнулась звонко с трещинкой, и ее заменили другой, отозвавшейся чистым «дзынь!». Вот и сейчас, когда мама сказала «ничуть», голос у нее был звонкий, но с невидимой глазу трещинкой.

Таня, видимо, тоже насторожилась. Оба они смотрели на маму.

— А просто мне эта работа, представьте себе, надоела! — заверила мама.

— Как это? — подозрительно спросила Таня.

— Вам же тоже не всегда хочется в школу.

Шурка радостно засмеялся.

— Ну ее. Найду себе какую-нибудь другую, — мама беззаботно встряхнула головой и принялась размешивать в чашечке сахар.

Ложечка колотилась о фарфоровые стенки, чашка дребезжала, кофе ходил ходуном, плеснул через край, на скатерти стало расплываться рыжее пятно.

— Мама, что ты делаешь? — воскликнула Таня. А ложечка всё звенела, звенела, звенела. — Мама!

Мама посмотрела на чашку с видом только что проснувшегося человека. Потом посмотрела на притихших детей.

— Ерунда! — и накрыла пятно салфеткой. — У меня родилась прекрасная идея, — объявила она. — Таня сегодня не пойдет в школу. И мы будем все сидеть дома и читать вслух какую-нибудь книгу. Ура?

— Ура! — закричал Шурка. — Или в кино пойдем?

— Или в кино пойдем! — подхватила мама. — Таня, ну а ты чего насупилась? Ты что, предпочитаешь школу?

— Нет.

Таня не могла объяснить, как это человек может быть слишком радостным. Разве может быть радости чересчур много? Она не знала. Она только видела, что мама какая-то именно что слишком радостная. И от этого Тане было не по себе.

— А потом все вместе заберем Бобку — вот он удивится!

— Ура! — крикнул Шурка.

Они остались дома, читали. Потом пошли в садик за Бобкой. Вели его домой, взяв за обе руки, к его огромной радости. Потом играли в дурачка и в лото.