И Немой тать, уже почти потерявший сознание, послушно разинул рот и позволил мне влить в него почти три литра воды. Затем было гусиное перо, рвота, затем снова вода, затем снова рвота… и так до того момента, как в трапезную ворвались доктора.

— Государь! — ошеломленно выдохнул главный врачеватель царевой лечебницы дохтур Феофан Проворный. — Но… нам сказали, что ты…

— Ему помогите, — резко прервал я его бормотание, — ну же!

Но Немому татю уже было ничем не помочь… Он умер на моих руках. Мой Немой тать… Моя тень… Мой слуга… Мой верный страж, всегда чуявший угрожающую мне опасность лучше, чем кто бы то ни было… Мой друг и соратник, прошедший со мной и Крым, и Рим — и стылые дожди первого года глада и мора, и ледяную причерноморскую степь, и многое-многое другое… И без колебания отдавший за меня свою жизнь. Я сидел на столе, держа на коленях его мертвую, измазанную в блевотине голову, и плакал, совершенно не стесняясь этого.

А потом я встал…

— Где картошка? — глухо спросил я, не понимая, отчего это все жмутся по стенам, будто стараясь влипнуть в них, забиться в мелкие щели между бревнами. — Где она?

— В-в-в-вот, г-государь! — испуганно отозвался кто-то из служек, дрожащей рукой протягивая мне блюдо с остатками отравленного пюре.

— Митрофан, — тихо позвал я и, когда он подскочил, протянул ему блюдо, — сохрани. Я собираюсь накормить ею… кое-кого.

Митрофан молча кивнул.

— Теперь слушайте все. Я, он, — я кивнул на Митрофана, — боярин Семен Годунов, то есть все мы — при смерти. Мы — отравлены. И дохтура бьются изо всех сил, чтобы спасти нам жизнь. — Я сделал паузу и обвел взглядом всех находящихся в комнате — служек моих личных покоев, лекарей, бойцов моего холопского полка, короче, всех, кому я вроде бы должен был бесконечно доверять. Но ведь и остальные, кто меня окружал, также были не раз проверены и перепроверены, а яд ведь все-таки как-то попал в блюдо, которым я сегодня должен был позавтракать? — Все понятно?

— Да! — Ответ был дан громким хором и на едином дыхании.

— А если узнаю, что кто-то и хоть где-то… — Я сделал короткую паузу и еле слышно выдохнул: — То начну я с того, что вырву ему язык.

Я знал, какая мысль пролетела у всех у них в головах: «Дедова кровь…»

А потом все завертелось. Прокоп, старый друг детства и заместитель Митрофана, с которым они зачинали службу мальчишек-наушников, сработал «на отлично». Тот самый Семен, скрывшийся с кухни сразу после того, как в мою трапезную понесли блюда, но, как выяснилось, не покинувший Кремль, ожидая результатов своего предательства, был обнаружен, однако не взят в узы немедля, а прослежен до одного трактира. Там его дожидался какой-то чернявый мужик. После разговора с ним Семен остался сидеть в трактире с ножом в печени, а мужик порскнул прямо ко двору боярина Велимы. А уж после этого с Велиминого двора разбежалось еще несколько гонцов ажно к пяти боярским подворьям и… дому Московской компании[9]. Когда мне доложили это, я только скрипнул зубами. Ну, лаймы, и здесь без вас не обошлось… ну что ж, сами напросились.

Всех шестерых взяли тепленькими вечером в доме Велимы. Они по первости начали было хорохориться, грозить, что вот они ужо со всеми посчитаются, что все таперича у них попляшут… но, узрев меня целым и невредимым в Грановитой палате, впали в ступор, а затем начали наперебой сдавать друг друга. Пятеро писцов, приведенные Митрофаном, не успевали записывать боярские признания, так что ему также пришлось взяться за перо. К рассвету, когда писцы окончательно изнемогли, а бояр приходилось уже не раз расцеплять, поскольку они в своих взаимных обвинениях дошли уже до рукопашной, я, все это время молча и неподвижно сидевший на ступеньке возвышения, на котором стоял мой трон, наконец пошевелился. И все мгновенно замолчали, испуганно уставившись на меня.

— Кто? — тихо спросил я, хотя ответ на этот вопрос был уже неоднократно повторен.

Но я спросил, и взгляды всех мгновенно скрестились на Велиме. Того перекосило… Я зябко повел плечами, кивнул Митрофану, тотчас исчезнувшему за дверью, поправил шубу, наброшенную на плечи, а затем заговорил тихо и даже несколько печально:

— Ты убил моего друга, боярин… Сам ты мне сейчас совсем не интересен, все что мог — ты уже сделал, все что мог — рассказал, но… ты убил моего друга. — Я тяжело вздохнул. — И что же мне с тобой сделать?

Велима мелко задрожал. В этот момент дверь отворилась, и в палату быстро вошел Митрофан с подносом, на котором лежали застывшие комки вчерашнего картофельного пюре. Митрофан поставил поднос на пол у ног боярина Велимы.

— Так что же мне с тобой сделать? — тихо и задумчиво повторил я, а затем прикрыл глаза. В Грановитой палате установилась такая тишина, что, казалось, волос упадет на пол — и то будет слышно. — Впрочем, — все так же тихо продолжил я, — у тебя ведь есть сын, боярин, не так ли? И не один. А еще дочери… — Я улыбнулся, и все шестеро от этой улыбки невольно отшатнулись назад. — Это хорошо, боярин, — я удовлетворенно кивнул, — это хорошо. Я видел, как умирает у меня на руках мой друг, а ты… тебе, боярин, тоже будет на что посмотреть. Уж это я тебе обещаю…

Велима жалобно взвизгнул и, упав на колени, принялся торопливо, по-собачьи, ртом, давясь и кашляя, жрать с блюда засохшие комки картофельного пюре. Все оторопело уставились на эту картину. Кого-то из бояр разбила икота… Наконец яд, которым была щедро сдобрена картошка, подействовал, и Велима, завыв, повалился на бок, вцепившись обеими руками в живот. Я молча смотрел, как его било, как его гораздо менее крепкий, чем у Немого татя, желудок выворачивало и он блевал, извергая из себя съеденный яд, как он катался по полу, воя и дергаясь в судорогах… а когда он затих, спокойно перевел взгляд остальных бояр.

— Что же мне делать с вами, бояре? — все так же тихо начал я… и они разом повалились на пол и поползли ко мне на пузе, вопя и протягивая ко мне руки:

— Не погуби, государь! Не за себя прошу — за деток малых! Не погуби! Не виноватые они! Не…

— А о чем вы раньше думали? — чуть возвысив голос, прорычал я, поднимаясь на ноги, и бояр будто отшвырнуло от меня. — Ведь двое из вас и так под царевым указом?

Ответом мне были лишь придушенные завывания. Я несколько минут молча смотрел на них, а затем покачал головой.

— Да-а-а… и вы собирались государством рулить? Сына короля польского Владислава на царство звать? О чем вы только думали-то?.. — Я отвернулся и глухо произнес: — Вот что, бояре, видеть я вас более не могу. Так что поедете вы далеко и надолго…