Миссис Порфир этого не опровергла, но смотрела на него с интересом.

— Я ведь видела вас в церкви в прошлое воскресенье. Вы гостите в этих местах?

— Пожалуй, правильнее сказать, что я здесь живу, когда не в колледже. По крайней мере думаю, что и дальше буду тут жить. Я из «Альп».

— Вы молодой мистер Рэнсом?

— Моя слава явно меня опередила, — степенно сказал юноша. — Да, я Годфри Рэнсом.

— Мне бы хотелось знать, — неуверенно начала миссис Порфир. — То есть священник меня спрашивал... Как по-вашему, миссис Рэнсом согласится помочь с прохладительным на летнем базаре? Мне не хотелось ее беспокоить, но, может быть, вы спросите? Моя фамилия Порфир... Миссис Порфир.

— Конечно, спрошу. К сожалению, я не слишком хорошо знаю мою мать, но сомневаюсь, что это в ее духе. Однако от попытки вреда не будет.

Он пошел к выходу из часовни. Миссис Порфир последовала за ним.

— Никогда не слышала, чтобы молодой человек ваших лет говорил, что не знает собственной матери, — сказала она у хоров. — Мне это представляется неестественным.

— Детство у меня было несколько необычное, — коротко объяснил он. — Кстати, я заметил — на алтаре шесть подсвечников. Ваш пастор получил их как пожертвование?

— К сожалению, не могу вам сказать. Не знаю.

— Я спросил только потому, что отец одного моего приятеля по колледжу — канцлер епархии. У них таких подсвечников ужасно не хватает. Лично мне решительно все равно.

Они попрощались у дверей церкви. Миссис Порфир оставила Годфри прилаживать бумажный рулон к багажнику довольно потрепанного велосипеда и отправилась домой. Сначала помыла посуду, тщательно смела крошки, которые мистер Уэндон оставил на память о своем визите, а потом села за стол и открыла пишущую машинку. Столько всего надо успеть. Первым делом она разобралась с почти нечитаемой рукописной повесткой дня, составленной полковником Сэммсоном для предстоящего собрания Британского легиона. Затем составила несколько воззваний, призывающих друзей Тисового холма к подпискам. Настал черед обратиться к заботам Ассоциации нравственного благополучия. И тут в ее входную дверь, служившую также дверью в гостиную, постучали.

На пороге стоял мистер Тодмен; его желтые волосы ерошил вечерний ветерок, жесткое личико было решительно и бледно.

— Входите, мистер Тодмен, — вежливо предложила миссис Порфир. — Не хотите присесть?

Мистер Тодмен присесть не хотел. Он встал посреди комнатки и тут же перешел к делу.

— Миссис Порфир, — начал он, — вы возьмете триста фунтов?

— За что, мистер Тодмен?

— За эту конуру, миссис Порфир. Это больше той цены, которую заплатил мой папа.

— Это меньше суммы, за которую я могла бы получить любое другое жилье, мистер Тодмен, учитывая, какие сейчас цены. Вам это известно.

— Может быть, миссис Порфир, но так уж вышло, что это мой дом. А вы об этом забываете. Я предлагаю вам три сотни за то, чтобы вы съехали.

— Я не могу так поступить, мистер Тодмен.

— Вот что я вам скажу, миссис Порфир. Возьмите комнату над гаражом, где сейчас Марлен... и три сотни в придачу. Это хорошее предложение, верно?

— Я и не говорю, что плохое, мистер Тодмен. Но так не получится; вы сами знаете, что не получится. Мне бы хотелось помочь Марлен, но я не могу, мне нужен этот дом. Он мне дороже денег. Так я и сказала судье.

— Судье, как бы не так! — Мистер Тодмен пришел в такое возбуждение, что ради разнообразия отошел от одного из правил вежливости Тисбери: каждый раз повторять имя лица, к которому обращаются. — Что он понимает? Да и судья он не настоящий, а просто глупый старикан, которого вытащили из канавы, чтобы сидел в кресле и не давал людям вступить в их законные права!

— Я ничего не могу поделать, мистер Тодмен. Если закон говорит, что я могу остаться, я останусь, пока не подыщу себе другое место.

— И когда это будет?

— Не могу сказать, мистер Тодмен. Возможно, очень скоро. Возможно, нет.

Мистер Тодмен сменил тактику.

— Вы уйму лжи нагородили сегодня в суде, — сказал он.

Миссис Порфир вздрогнула, вырванная из безмятежности, которую хранила до сего момента.

— Что вы этим хотите сказать, мистер Тодмен? — воскликнула она. От страха ее голос стал пронзительнее.

Мистер Тодмен понял, что его выстрел наугад попал в цель, но явно был не способен воспользоваться преимуществом.

— Уйму лжи, — повторил он. — Я все слышал, и другие тоже. Вам бы надо быть поосторожнее, говорю вам, миссис Порфир.

— Я поклялась на Библии говорить только правду, — твердо ответила миссис Порфир. — И если я сказала хоть слово неправды, — она оглянулась по сторонам, помешкала, но продолжила с вызовом: — пусть Бог разразит меня на этом самом месте!

Мистер Тодмен был ошарашен. Он с надеждой посмотрел на нее, проверяя, примут ли ее вызов, и, увидев, что противница все еще сидит на стуле и как будто жива-здорова, медленно направился к двери. Но ему еще было что сказать напоследок.

— Я ухожу, — заявил он, — но помяните мое слово, миссис Порфир. Моя Марлен тут поселится так или иначе, и очень скоро. Закон там или не закон. Я вас предупреждаю.

— Через мой труп, мистер Тодмен.

— Если хотите, миссис Порфир!

Дверь за ним захлопнулась.

Миссис Порфир вернулась за письменный стол и вставила новый лист в пишущую машинку. Но понадобилось некоторое время, прежде чем она взяла себя в руки, чтобы возобновить работу. «Уйма лжи!» — повторила она про себя. Никто раньше даже предположить подобного не смел! А теперь... Но она же не лгала... Такое ложью не назовешь... И потом, она ведь все объяснила Богу в церкви, и он ее заверил, что понимает. Ее совесть чиста, как всегда. Но поймет ли мистер Тодмен, если когда-нибудь узнает? И тот милый немолодой джентльмен, который так странно на нее посмотрел, а затем сказал, что она может остаться в коттедже? Почему Господь предрешил возложить такую ношу на свою слабую служанку Марту Порфир? Она глянула в настенный календарь. Уже не долго осталось, прошу, Господи!

Она начала печатать письмо от имени Ассоциации нравственного благополучия и за этим занятием забыла собственные заботы. Но они вернулись снова, когда после дел на благо других пришлось заняться личными делами. В груде бумаг у нее на столе имелось письмо, которое пришло сегодня утром на ее имя из фирмы лондонских стряпчих.

«Мадам... — начиналось оно. — Нами получено уведомление...»

Она читала и перечитывала строки, покачивая головой в тупом отчаянии. Слова и цифры колыхались у нее перед усталыми глазами.

Совершенно несчастная, она наконец собралась с духом написать ответ.

Узкая извилистая дорожка ответвляется от шоссе за коттеджем Генри Спайсера. Оттуда она поднимается в долину, разделяющую северный склон Тисового холма надвое, но чтобы крутить педали, подъем там слишком крутой даже для самого атлетического юноши. Годфри Рэнсом на особенный атлетизм не притязал. У первого же поворота он спешился и покатил сэра Гая Харвила наверх. Он не слишком спешил и у каждого второго поворота позволял себе перевести дух. Он уже опоздал к чаю, но сомневался, что мать поднимет из-за этого шум. Как он сказал миссис Порфир, он не слишком хорошо ее знал, но за последние несколько дней понял, что при всех ее недостатках суетность к ним не относилась. Определенно очко в ее пользу.