Прилежный Ученик был действительно одним из привидений Школы МИФ. Когда-то давно он был настоящим человеком, но, одержимый идеей познать все на свете, дошел до того, что сам не заметил, как стал призраком и наконец-то мог не тратить время на сон, еду и отдых.

— Вот классический пример того, что много учиться вредно — можно заучиться до смерти, — назидательно промолвил второй мой главный собеседник, Дэвид, и прикоснулся к своему амулету: — Развеять?

— Зачем? — улыбнулся я. — Пусть сидит. Мне он не мешает, а знания не бывают лишними.

Постепенно я снова увлекся лекцией. Сделать это было просто — мифические животные мне всегда нравились, и я готов был рассуждать о них часами. Опомнился я только когда прозвенел звонок, знаменуя окончание занятия. Но на самом деле это было только начало — меня ждали еще четыре урока — трех третьих классов и одного седьмого.

Выжатый, как лимон, чувствуя, что посадил с непривычки голос и завтра буду читать лекции шепотом, я поплелся в учительскую. Каждый педагог был обязан в конце своего рабочего дня посетить ее — вдруг завучу придет в голову что-то сообщить.

Переступив порог, я сперва решил, что у меня дежа-вю. В центре стоял накрытый стол, вокруг него были расставлены кресла и теснились женщины. Все, как вчера вечером — за исключением того, что тут был весь педколлектив, а блюда и напитки на столе стояли нетронутыми. Когда я закрыл за собой дверь, учителя громко, но недружно прокричали:

— Поздравляем с боевым крещением!

— Мы рады тому, что вы среди нас! — прожурчал голос Сирены, и она, колыхаясь многочисленными юбками и оборками, подошла и взяла меня за руку. — Вы — сама юность и свежесть. И надежда на то, что наша трудная стезя не зарастет терниями и волчцами, ибо вниз каждый катится сам, а вверх, к свету и знаниям, идти нелегко. Для нас это счастье, для нас это — жизнь во всех проявлениях ее.

Сирена подвела меня, слегка оглушенного звуками ее голоса, к столу. В руки мне сунули бокал и протянули на тарелочке тартинку.

— За нового члена нашего коллектива! — воскликнул мессир Леонард. Сам он, как я заметил, бокала не поднимал. Перед ним на столе стояли две плошки — в одну был налит пунш, а в другой покрошен салат.

Здесь было принято самообслуживание, но все учительницы почему-то сразу кинулись ухаживать за мной. Они наперебой предлагали мне то тартинку, то бутерброд, то салатику, то еще пунша, то угощали сладостями. Из-за своей застенчивости неискушенный в общении с дамами — рядом с красавцем Эрастом я всегда проигрывал в глазах девушек — я стеснялся, и был едва ли не благодарен даме Моране, когда она вдруг сказала:

— Может быть, хватит? Максимилиан, как вы нашли живой уголок? Пожалуйста, подумайте, кого из опасных тварей надо в нем ликвидировать?

— Ликви… что? — не понял я.

— Вы не знали? Я думала, что леди Ульфрида вам все объяснила вчера вечером, когда провожала в вашу комнату. — Завуч бросила на преподавательницу магии стихий убийственный взгляд. — Вашу предшественницу покусали бешеные шуликуны! В школе развели неоправданно много животных. Их притаскивали даже сами дети, что недопустимо. В конце концов от скученности и при отсутствии квалифицированной ветеринарной помощи там стали возникать болезни. Раз вы специалист, вы должны вылечить больных и подать список тварей, которых следует отправить на ликвидацию. Мы не можем держать в школе опасных зверей!

— Простите, — моргнул я, — но я еще не был в живом уголке.

— То есть как?

— Вчера было уже поздно, а сегодня с утра…

— Можно было хотя бы заглянуть! Отправляйтесь немедленно!

— Но…

— И не забывайте — вы еще должны написать мне четыре программы — отдельно для третьего курса, отдельно для четвертого, шестого и седьмого, где у вас занятия. И подать список расписания факультативов.

У стола воцарилось неловкое молчание. Корпоративный междусобойчик был забыт. Но самое главное — меня поразило то, что директор и большинство женщин спокойно отнеслись к устроенной мне выволочке. Я поставил бокал на стол, положил недоеденный бутерброд.

— Хорошо, — промолвил я в наступившей тишине. — Я могу идти?

— Идите, — с видом победительницы кивнула дама Морана.

Я вышел, но не успел пройти и пяти шагов, как меня осторожно потянули за рукав. Я обернулся — маленькая дама Труда смотрела на меня сквозь толстые стекла очков.

— Не пугайтесь, деточка, — мягко проговорила она. — Программы уже есть — ваша предшественница все написала. Вам надо только изменить кое-что, подправив их для себя лично. И с животными вы справитесь. А на даму Морану не сердитесь. Она все делает правильно.

Впоследствии я узнал, что строгая завуч повышает голос на всех и каждого, и единственный, кто избежал подобной участи — сам директор, да и то потому, что он был в ладу с потусторонним миром и запросто мог ответить магией на интриги своей подчиненной. Даже сын дамы Мораны, и тот предпочитал встречаться с матерью лишь трижды в год — на празднике Йоль, на празднике Бельтан и в день своего рождения. А дама Труда находила оправдание всему — даже банальным кнопкам, которые с завидным постоянством подкладывали ей ученики. Но в тот момент мне было обидно.

Однако стоило мне переступить порог живого уголка, обида куда-то исчезла. Живой уголок находился в большом полутемном зале, где два окна заросли пылью и паутиной, на полу и стенах виднелись потеки грязи, в углах скопился мусор, а клетки, лохани с водой и вольеры теснились в беспорядке. И запах… Вонь стояла ужасная. Даже так — УЖАСНАЯ! Похоже, сюда никто не заходил с начала учебного года, а если и заглядывали, то только чтобы вывалить в кормушки объедки из школьной столовой.

Оставив дверь открытой, чтобы хоть немного проветрить помещение и поскольку боялся, что потеряю сознание от вони, пока буду возиться с замком, — я осторожно пошел между клеток, разглядывая их обитателей. Одни встречали меня громкими криками, другие молчали, но это молчание было весьма выразительно!

Все было плохо. Клетки заросли грязью. В аквариумах вода приобрела буро-зеленый цвет с бензиновыми разводами. Кажется, единственным, кто хорошо себя чувствовал, был гриф. Он разорвал на клочки собрата и наслаждался кровавым пиршеством. Да еще аспиды. Эти впали в спячку и не замечали ничего.

Хуже всего дело обстояло с албастами. Из шести трое не подавали признаков жизни и всплыли брюхом кверху. Темные пятна на боках и едкий запах свидетельствовали, что для них все было кончено.

И еще плохо пришлось шуликунам — тем самым, которые покусали учительницу. Их клетка была окутана тройным слоем магической защиты и прямо искрила, а маленькие козлоногие человечки бегали, визжали и скакали, бросались на прутья и, обжигаясь, бились на грязном полу в судорогах.

Я присел перед клеткой на корточки. Шуликуны мигом перестали метаться и сгрудились в кучку, прожигая меня злобными взглядами. Я сжал в кулаке амулет, проговаривая заговор на нечистую силу — и шуликуны отпрянули, визжа от злости.