Уделив сначала внимание только экономической перспективе, сторонники глобализации быстро поняли, что ее привлекательность может быть значительно усилена за счет политической составляющей, и тогда в качестве дополнительного довода в пользу глобализации было выдвинуто мнение, что она непременно приведет к усилению демократии. В результате глобализация стала логическим доводом, особенно полезным, когда критики доктрины стали утверждать, что она служит средством оправдания максимизации прибыли и инструментом инвестиционной политики в отношении экономически успешных стран с деспотическими режимами. Кровавая бойня на площади Тяньаньмэнь в 1989 году вызвала резкую критику со стороны правозащитников, заявлявших, что энтузиасты глобализации безразличны к правам человека.

Интеллектуальную родословную глобализации нельзя свести лишь к какой-то конкретной и общепризнанной интеллектуальной классике и, конечно, к какому-либо единственному догматическому источнику. Она завоевала признание в большей степени благодаря пропаганде средствами массовой информации, лозунгам, газетным передовицам, международным конференциям и встречам и изданию книг, предназначенных для общего чтения.

Наиболее заметными были публиковавшиеся в «Нью-Йорк таймс» статьи журналиста Томаса Фридмана: «The Lexus and Olive Tree: Understanding Globalization» (2000), за которыми последовала известная публикация Бенджамина Барбера «Jihad vs. McWorld: How the Planet Is Both Falling Apart and Coming Together and What This Means for Democracy» (1995). После этого появились более академические работы Джозефа Стиглица «Globalization and Its Discontent» (2002), Джагдиша Бхагвати «In Defense of Globalization» (2004) и еще одно весьма популярное эссе Томаса Фридмана «The World Is Flat» (2005). Таким образом, глобализация была одновременно популяризирована и получила интеллектуальное развитие, почти став доктриной.

Новая доктрина, которая расцвела при президенте Джордже У. Буше, была более сухой по своему выражению, более пессимистической по направленности и более манихейской по своему настроению. В противоположность экономическому детерминизму, почитаемому сторонниками глобализации («марксистами» в своем роде), приверженцы неоконсерватизма были более воинствующими (и таким образом, «ленинистами»). В вопросе происхождения доктрины Буш сознательно возвращался назад к феномену Рейгана и узаконивал себя ретроспективной исторической интерпретацией этого феномена, осмеянной в начале этой главы.

В течение своей политической карьеры Рональд Рейган умело и успешно использовал широко распространенное среди американцев мнение, что Америка ведет напряженную борьбу, состязаясь с советским коммунизмом. К середине 70-х годов Рейган уже воспринимался многими американцами как политик, предлагающий более решительный альтернативный курс, чем исторически пессимистическая концепция разрядки Никсона-Киссинджера. К концу десятилетия республиканцы, выбирая кандидата в президенты, отдали предпочтение Рейгану, обошедшему Джеральда Форда. В 1980 году Рейган выиграл президентские выборы, победив вторично выдвинувшего свою кандидатуру демократического президента Джимми Картера, которого сочли недостаточно сильным противником советскому вызову и репутация которого пострадала из-за унизительного захвата американских заложников в Тегеране.

Коалиция, игравшая ведущую роль в выработке общей международной позиции, получившей название доктрины Рейгана (которая имеет неоконсервативные корни), не была по своему происхождению преимущественно республиканской. Хотя Рейган и получил на выборах значительное дополнительное число голосов вследствие недовольства многих консервативных республиканцев внешней политикой Никсона-Киссинджера, а также вследствие широко распространенного недовольства итогами президентства Картера, на стратегическое содержание его новой доктрины очень сильное влияние оказали несколько представителей демократов, связанных с президентом Трумэном или с яростным антикоммунистом сенатором Генри Джексоном. Видные специалисты по внешней политике, включая Пола Нитце и Юджина Ростоу, работавшие с несколькими президентами-демократами, Ричарда Перла, близкого к сенатору Джексону, а также политические теоретики, в частности Джин Киркпатрик, образовали в конце 1970-х годов инициативную группу хорошо известных консерваторов, организовавших комитет по проблеме «Насущная угроза», выступавший за более силовой подход и выработку жесткой доктрины в отношении Советского Союза.

Распад Советского Союза, произошедший десять лет спустя, стал интеллектуальным подтверждением победоносной роли Америки не только в недавнем прошлом, но еще больше в будущем. Советское поражение должно рассматриваться впредь не как исход длительных двухпартийных усилий, а как национальное спасение, достигнутое харизматическим лидером, руководимым группой верных сторонников. Такой мистический пересмотр истории сводил весь период холодной воины к одному десятилетию. Только при Рейгане Советскому Союзу был дан настоящий отпор и восторжествовало дело прав человека. Даже Иоанн Павел II изображался новобранцем Рейгана в их тайных усилиях по ниспровержению Советского Союза.

То, что в действительности стояло за таким карикатурным изображением истории, соответствовало туманным и запуганным реалиям, с которыми столкнулась Америка после победы в холодной войне. Для того чтобы быть успешной, американская внешняя политика должна была основываться на четких моральных установках и проводиться с ясным пониманием добра и зла в таких исторических обстоятельствах, которые сами по себе были двусмысленными и не поддавались точному учету. Широкая общественность не может позволить себе пребывать в замешательстве, компромисс — это свидетельство несостоятельности агностиков, а неуверенность — интеллектуальная дисквалификация тех, кто проводит политику. Сила и ясность должны были руководить Америкой, как это и было, когда будто бы один Рейган выиграл холодную войну.

Перевод этих посылок в связанную единую доктрину требовал времени. Новое видение мира возникает постепенно, по мере приведения в соответствие с новыми обстоятельствами периода, наступившего после холодной войны усилиями более молодых членов комитета «Насущная угроза» и группы энергичных творцов политики, связанных с консервативными журналами, и политических аналитиков. Они разделяли убеждение, что вызов, исходивший от Советского Союза и коммунизма, теперь исходит от арабских государств и воинствующего ислама. Их стратегический взгляд на эти проблемы целиком совпадал с мнением израильской партии «Ликуд» и пользовался значительной поддержкой среди христианских фундаменталистов Америки. Последние образуют более широкую политическую основу для стратегических взглядов, исходящих от более элитарной первой группы.

В течение десятилетия разделяемое ими мнение о перспективе, которое характеризуется как неоконсервативное, было систематизировано, расширено и нашло выражение в сериях книг, статей, совместных публичных манифестах ряда авторов, иногда адресуемых президенту США или премьер-министру Израиля. Выражая все более критические настроения в отношении и послевоенного Атлантического союза на том основании, что европейцы изнежены и безвольны (поддаваясь влиянию Венеры, к отличие от сильных, находящихся под влиянием Марса американцев), новая доктрина призывает решительнее полагаться на американскую политическую и военную мощь. Большей частью неоконсерватизм оглашается в коротких, часто воинственных заявлениях и статьях, но одной из первых попыток развернутого изложения этой позиции стала книга, изданная Робертом Каганом и Уильямом Кристолом «Present Dangers: Crisis and Opportunity in American Foreign and Defense Policy» (2000 г.), в которой развивается содержание их статьи «Toward a Neo-Reaganite Foreign Policy», опубликованной в «Форин афферс» в 1.996 году.