— Дэмиен! — восклицает мама, сверкая скрытыми в глазах лазерами. Усилием воли заставив их погаснуть, она сжимает кулаки, закрывает глаза и начинает считать до десяти.

Воспользовавшись тем, что она не смотрит, я достаю из кармана джинсов маленький ключик и при этом случайно роняю на пол ее драгоценный гипноизлучатель. Он падает с громким стуком. Мама, должно быть, слышит, потому что счет учащается. Я поспешно проскальзываю к стене и снимаю с крючка ключик, похожий на тот, что у меня в руке, и подменяю его. Украденный ключ я едва успеваю засунуть в карман за мгновение до того, как мама открывает глаза.

— За небольшое вознаграждение, — говорю я ей, — я мог бы записать интервью с тобой на видео. Мы могли бы продавать его и сделали бы кучу денег.

Лазерные лучи выходят из-под контроля и мечутся по комнате, просвечивая стоящие на столе пробирки, и хлещут по коленям висящего на стене стажера. Бедняга кричит от страха или от боли, а может, от того и другого сразу.

— Дэмиен! — говорит мама, покрасневшая, как раскаленная кочерга, и указывает на дверь. — Пошел вон!

* * *

Мне предстоит сделать одно крайне неприятное дело. Добившись результата, я, очевидно, буду жалеть о содеянном всю оставшуюся жизнь. Я собираюсь узнать, кто мой отец.

Со вздохом вхожу в мамин гардероб и закрываю за собой дверь. Внутри темно, но я знаю, где расположен блок управления. Я нажимаю кнопку с изображением направленной вниз стрелки, и на противоположной стене зажигается лампа. Открываются внутренние двери, за ними лифт. Вхожу внутрь. Снова нажимаю на кнопку, на этот раз с изображением буквы «П». На лифте можно спуститься в подвал. Вот вам и шкаф-купе.

Лифт останавливается, и я отпираю замок на двери украденным у мамы ключом. Обстановка в подвале наводит на мысли о том, что мама имеет обыкновение поколачивать маленьких девочек с целью отъема имущества. Пол покрыт розовым ковром. В углу видна голова старой лошади-качалки. К ушам лошадки привязаны воздушные шары, из которых давным-давно вышел газ. Тело лошадки погребено под целой кучей мягких игрушек. В центре комнаты самое заметное место занимает стеллаж со старыми дневниками. Под «стеллажом» я подразумеваю массивное сооружение кубической формы со сторонами длиной примерно метр.

Мама продолжает вести дневник. Она делает записи каждый вечер с семи лет и не выбросила ни один том.

Грудь сжимается от нахлынувших чувств, когда я приближаюсь к стеллажу. Меня волнует не то, что мама может застать меня за чтением дневника. Меня больше беспокоит то, что придется копаться в интимных подробностях ее жизни. К сожалению, то, о чем я хочу узнать, описано в этом объемистом сочинении, а в нем, по правде говоря, полным-полно порнографии. Что тут еще скажешь.

Впрочем, пора браться за работу. Надеваю пару латексных перчаток. К счастью, мама не узнает о том, что кто-то рылся в ее дневниках, а если это случайно и всплывет, мою причастность доказать она никак не сможет. Без перчаток след в форме буквы «X» стал бы неопровержимым доказательством, даже если не принимать во внимание тот факт, что у мамы есть мои отпечатки пальцев.

Томики расставлены в хронологическом порядке. В желудке становится совсем уж нехорошо, когда я осторожно вынимаю дневник, который мама вела семнадцать лет назад. Переплет зеленый и пахнет бензином для зажигалок — похоже, мама в какой-то момент подумывала о том, чтобы сжечь книжку. Это обнадеживает. К счастью, мама старается писать в дневнике разборчиво, чтобы можно было впоследствии перечитывать, и не заполняет обороты листов, что облегчает мою задачу. Листаю страницы, стараясь не читать, и слежу только за датами. В целом мне это удается, но порой глаз цепляется за слова вроде «кожа», «маска» или… «вибратор». Черт! Меня сейчас стошнит. Кровь приливает к лицу, и я краснею, хоть мама никогда и не узнает, что я это читал. Насколько легче было бы жить, если бы мамы уделяли все время выпеканию бисквитов и изготовлению домашних настоек и не занимались сексом. Впрочем, моя мама вообще никогда бисквитов не печет. Нахожу страницу, которой начинается период, соответствующий времени моего зачатия.

Дорогой днивник.

В слове «дневник» допущена ошибка, и буквы как-то странно клонятся набок, да так, что даже читать трудно. Похоже на почерк человека, куда-то опаздывающего или просто находящегося на грани паники.

Королева Черных сил снова пробудилась. Что я наделала? Нужно чаще общаться с мужчинами. А еще лучше с одним, но настоящим. Если бы он у меня был, я бы не стала ввязываться в отчаянные авантюры. Дело ограничилось бы одним поцелуем, а не доброй сотней, и его руки никогда не попали на мою задницу. Он бы не порвал мой костюм и не сорвал одежу с себя. Все, хватит. Нельзя больше искать приключений, прикрываясь фальшивыми именами.

Крепко сжимаю веки, чтобы не читать дальше. Уши горят огнем, и мне даже кажется, что наконец открылась моя сверхспособность, унаследованная от мамы в странной форме лазерных ушей. Вдыхаю и выдыхаю. Нет, все-таки нужно дочитать.

Все произошло так быстро. Еще минуту назад мы на огромной скорости мчались по тоннелю метро, наслаждаясь азартом погони, и вдруг оказались в тесной кабинке общественного туалета, прижавшись друг к другу в горячечных объятиях.

Как вы думаете, заметит мама, если кого-то стошнит на страницу ее дневника? Думаете, она проведет анализ рвоты в своей лаборатории или так догадается, кто это мог сделать?

Я потеряла в туалете туфлю, и заколка в результате всей этой возни упала на пол и закатилась черт знаешь куда. Мы не произнесли ни слова за все это время — иначе все бы испортили, — а я закрыла глаза, чтобы спрятать разрушительные лазерные лучи.

Теперь, когда все позади, я жалею о том, что не сдержалась. Поверить не могу в то, что сделала это в кабинке общественного туалета с врагом, с…

На этом страница заканчивается. Горя от стыда, я потными под слоем латекса пальцами переворачиваю ее, чтобы посмотреть, что дальше. Мой отец…

…форма из алюминиевой фольги и кухонная спринцовка для поливки птицы жиром. Нет, вы можете в это поверить? Я говорю маме, что приготовлю праздничный ужин на День благодарения, а она приносит все необходимое на следующий день, хотя до праздника еще полгода! Она думает, что я не умею готовить и не в состоянии о себе позаботиться. Мне двадцать два года, и я отлично со всем справляюсь. Она всегда относиться ко мне, как к ребенку, даже после того, как на моем пальце появилась буква «З», словно это ровные счетом ничего не значит.

Между скандалом в метро и планами на День благодарения явно не хватает пары страниц — об этом можно судить вполне определенно по оборванным корешкам. Но я в таком отчаянии, что продолжаю читать дальше, просто на всякий случай. Далее следует описание того, как бабушка решила проверить маму на умение пользоваться кухонными принадлежностями и выразила недовольство мамиными кулинарными талантами. Что бы там ни было написано, я уверен, что бабушка в данном случае права — я же испробовал все это на себе. Мамина стряпня ничем не лучше ее пунша, и разница лишь в том, что в последнем есть алкоголь, а в пище — нет, так что даже на частичную анестезию человек, вынужденный ее употреблять, рассчитывать не может.