что я слышал, не было птичьим гомоном. Это были странные, тоскливые звуки, то ли крики, то ли стоны, и чем глубже мы заходили в Чащобу, тем громче они становились. Затем вдруг деревья вокруг меня ожили, обрели человекоподобные формы, затрясли ветвями-руками. Я заплакал, зажмурился и закрыл уши ладонями.

Па, уведи меня отсюда! Там за деревьями кто-то есть!

Я даже не понял, что же увидел или решил, что увидел, так как в следующий миг потерял сознание и упал. Митиваль рассказывал потом, что у меня закатились глаза. Я был без чувств, пока Па выносил меня из Чащобы, а очнулся только на повозке, у Па на руках. Склонившись надо мной, он смачивал мой лоб водой и гладил меня по слипшимся волосам. Меня по-прежнему била дрожь.

Па, я видел что-то! Я видел что-то за деревьями!

У тебя лихорадка, Сайлас.

Что это было там, в лесу?

Позднее, когда мне стало лучше и мы начали говорить о том, что случилось, это Па вложил мне в голову идею, что, должно быть, я заметил медведя. Он даже высказывал мнение, будто мое орлиное зрение спасло нам жизнь. Но я понимал, что он говорит так только затем, чтобы я не расстраивался. Может, я видел медведя? Может, и медведя.

– Но должна же быть какая-то тропа, ведущая в лес! – воскликнул я на грани отчаяния; вот мы здесь, у самой Чащобы, а внутрь попасть не можем. – Ты не помнишь, как мы шли, когда были здесь в прошлый раз?

Митиваль сложил руки на груди и склонил голову набок:

– Не могу поверить своим ушам! Сайлас, неужели ты нарушишь обещание?

– Но я же говорил, что хочу заглянуть внутрь! Далеко я не пойду, разумеется. Я все понимаю. Ну же, помоги мне, ты должен помнить дорогу.

Он глянул по сторонам:

– Честно – не помню. Для меня все эти деревья совершенно одинаковые.

Я ему не поверил:

– Чтоб тебя!

– А как ты смотришь на то, чтобы сейчас отправиться домой, а завтра снова сюда вернуться?

– Нет! Па здесь был всего двенадцать часов назад! Должны были остаться следы там, где они прошли! Прошу тебя, Митиваль, помоги мне! Я хочу только заглянуть туда одним глазком – и все.

– Что ты собираешься там увидеть? Объясни, что ты надеешься там найти?

– Не знаю! – чуть не заплакал я.

– Сайлас, ты сейчас плохо соображаешь.

Его рассудительный тон взбесил меня.

– Ладно, не хочешь – не помогай, – бросил я и вынул свой нож. – А если бы и хотел, то не сумел бы. На что ты вообще годен со своими пустыми руками.

И я принялся кромсать ножом заросли, рубил направо и налево… Но через минуту-другую, изранив руки колючками, я увидел бесплодность своих стараний. С тем же успехом я мог бы резать полосы железа.

– Черт, черт, черт! – выкрикнул я.

Отшвырнув нож, я сел, скрестив ноги, оперся локтями о колени и зарылся лицом в окровавленные ладони.

– Сайлас… – Митиваль подошел ко мне.

– Не надо! – оборвал я его. – Сам знаю. Я плохо соображаю!

– Посмотри-ка на Пони. Обернись.

Его слова не сразу до меня дошли, так погружен я был в свое отчаяние. Но когда я понял, что сказал Митиваль, то стал искать взглядом Пони. Его не было там, где я оставил его. Он сдвинулся от нас футов на двести и теперь стоял среди кустарника – голова кверху, уши торчком, хвост бьется из стороны в сторону. Он стоял и не сводил глаз с Чащобы.

4

Медленно, осторожно, чтобы не спугнуть, я подошел к Пони. Я не хотел отвлекать его от того, на что он так внимательно смотрел. Но Пони даже не моргнул, когда я приблизился.

Проследив за его взглядом, я обнаружил между двумя совершенно неприступными на вид акациями нечто вроде дыры в зарослях. По форме она напоминала человека.

– Нет, ты только посмотри на это! – крикнул я Митивалю. – Нет, ты видишь? Пони и в самом деле привел меня на тропу! Я же тебе говорил, что он сможет!

– Да что со мной разговаривать? – вздохнул Митиваль. – На что я гожусь со своими пустыми руками?

– Ой, да брось ты! Ты же знаешь, я просто так это сказал.

Митиваль вздернул плечи, сунул кулаки в карманы пальто и продолжил дуться.

– Ну, как знаешь! – махнул я рукой. – Главное – я был прав. Он привел меня сюда, как я и думал. Так ведь, Пони?

Я стоял перед Пони, когда говорил эти слова, и мое лицо было примерно на одном уровне с его мордой, и вдруг ни с того ни с сего он – очень нежно – ткнулся носом мне в шею. Надо признать, что я еще плохо знал лошадей и их повадки, поэтому не ожидал подобного проявления чувств. Мул тыкал в меня носом только для того, чтобы побольнее укусить, ибо мягким нравом он никогда не отличался. Но Пони – это совсем не то, что Мул.

Несколько мгновений я смотрел коню в глаза, не в силах оторваться – так меня поразил его жест, а потом со всей возможной деликатностью забрался в седло. Этот маневр мне все еще давался с трудом, но Пони терпеливо ждал, пока я вскарабкаюсь ему на спину.

– Сайлас, ты решительно настроен пойти туда? – недоверчиво спросил Митиваль.

Он стоял позади меня, и я, чтобы ответить, обернулся. Прямо за Митивалем опускалось за горизонт солнце, и казалось, будто лучи света исходят из его тела.

– Я должен это сделать – я это костьми чувствую. Извини, не могу объяснить точнее.

Сдаваясь, он пожал плечами:

– Ты ведь знаешь, что у тебя все лицо в крови?

Я посмотрел на свои окровавленные ладони. Да, ну и видок у меня был, наверное, но я не попытался вытереть лицо.

– А ты – ты пойдешь со мной или нет?

Он глубоко вдохнул:

– Раз обещал, значит пойду.

На мою благодарную улыбку Митиваль ответил лишь тем, что опять безрадостно пожал плечами. Тогда я надавил пятками на бока Пони, побуждая его двигаться. Не то чтобы он нуждался в подсказках. Он знал, что надо ехать. Знал куда. Осторожно, не торопясь, он пробрался через кустарник, а потом протиснулся сквозь проход в зарослях акации. Проход был узким, как щель, по размеру мальчишки на невысокой лошадке. Я представил себе, как мой Па, высоченный и на громадном жеребце, пролезал тут, пригибаясь к лошадиной шее и отводя в сторону ветки.

И тут мы вошли в Чащобу. Там было темно.

Тропа – если ее