Раненое плечо слегка ныло, но боль ощущалась как приятная. Он ощупал бинты с жесткими аметистами и улыбнулся. Ради Гаврилы он готов стерпеть эту начинку.

И особенно приятно было, что мысль о женщине с ласковыми глазами, которую звали Фике, не только не причиняла боли, но даже не развлекала. Он задвинул воспоминание о ней в самый глухой угол сознания. Так бросают на дно сундука отслужившую вещь, зная заранее, что она не понадобится. Было и прошло… И даже неинтересно знать, из-за каких превратностей судьбы он угодил в темницу, а потом под пулю.

За окном раздались далекие звуки, усадьба просыпалась. Гаврила заворочался в кресле, и Никита тут же закрыл глаза, ему не хотелось вести утренние обыденные разговоры. И опять он закачался на теплых волнах. «Экая у нее стройная шейка, — подумалось вдруг. — Не иначе как она носит высокие, жесткие воротники, шея сама собой и удлиняется. Что за чушь иногда лезет в голову!»

После завтрака, не обильного, но сытного, Никита задал вопрос, который пришел в голову сразу после пробуждения.

— Гаврила, а почему не идет эта стройная девушка — Мария?

— Я ей только завтра разрешил прийти.

— Разреши-ил! Что за наглость такая? Как тебе не стыдно?

— Выздоравливаете, Никита Григорьевич, — осклабился камердинер. — Вот уже и ругаться изволили начать…

— Ты мне зубы не заговаривай. Пошли ей записку. Намекни, мол, пусть придет.

— Она и без всяких намеков прибежит. Проявляет к вам сия девица огромное внимание. Оно и понятно — влюблена…

— Гаврила, не говори глупостей. — Никите очень хотелось, чтобы камердинер как можно дольше развивал эту тему.

— Какие ж глупости? Мы как приехали во флигель, она встала у кровати, вцепилась руками в эти столбики и смотрит на вас, а сама как неживая. Софья Георгиевна ей говорят: «Надо домой ехать немедленно. Хватятся нас — ругать будут! Еще разыскивать начнут». А Мария словно и не слышит. Еле отлепили ее от кровати-то. На следующий день опять явилась: «Гаврила, я за барином буду ходить». И не просит, требует. Я иногда допускал. Особливо когда домой надо было наведаться за камнями, — пояснил он с достоинством. — Вы не волнуйтесь, Никита Григорьевич, я ходил с полными предосторожностями.

— Я и не волнуюсь. Кого ты боишься?

— Сыщики бродят. Расспрашивают. Вас ищут.

Да, конечно, ищут. Объяснил бы кто-нибудь, в чем он виноват. Но стоило Никите задать самый невинный вопрос, как Гаврила начинал бродить вокруг да около: не знаю, вам нельзя волноваться, вот Алексей Иванович пожалует, тогда и спросите.

Мария появилась раньше, чем ей было дозволено. Она выглядела смущенной, но повела себя столь решительно, что Гаврила не посмел спорить, отступился. А может, явная заинтересованность барина девицей сыграла свою роль. Если девица полезна для здоровья, то он и не против.

— Здравствуйте, князь. Я буду у вас до вечера и никуда не уйду. — Все это было сказано резко, напористо. Она села к изголовью и поставила на стол корзинку. — Это земляника. Вы любите землянику?

— Обожаю, — серьезно сказал Никита, пристально всматриваясь в гостью.

— Гаврила, дай чашку, я сама буду поить князя. Камердинер безмолвно повиновался. Никита рассмеялся и открыл рот. Он уже мог пить чай без посторонней помощи, но почему бы не доставить себе удовольствие и не принять его из рук милой девушки. Мария подносила ложку, выливая содержимое в его рот, складывала губы сердечком и непроизвольно повторяла глотательные движения. С чайной процедурой было покончено, надо о чем-то говорить.

— Вам не скучно здесь лежать одному?

— Нет, что вы… Мне было скучно, а теперь мне весело. — Он рассмеялся счастливо. — Но где все? Почему они не идут? Алешка, Софья, Саша…

— Алеша в Кронштадте, там случилась авария, а Саша очень занят по делам службы.

Последние слова Мария произнесла с некоторым усилием, но Никите и в голову не пришло заподозрить неладное.

— А Софья сегодня придет. Она очень рада, что вам лучше.

— Софья ваша подруга? Я помню, как встретил вас в саду перед маскарадом.

— Потом вы пошли на свидание к важной даме и не вернулись, — прошептала Мария.

— Вам и это известно?

«Мне все известно, только говорить запрещено! — хотелось крикнуть Марии. — А это очень трудно, держать язык за зубами, особенно, если есть вещи, касающиеся меня лично!»

Появился лакей с запиской от Аглаи Назаровны. Княгиня проведала, что Никита пошел на поправку, и потребовала к себе Гаврилу хоть на час. Отказаться было невозможно. Камердинер потоптался около кровати барина, приготовил лечебное питье и со словами: «Если что, бегите за мной немедленно», — вышел.

Оставшись с Никитой наедине, Мария тут же потеряла половину своей храбрости. Главное, не смотреть больному в глаза. А он, казалось, не замечал затянувшейся паузы, лежал тихо, без движения и вдумчивым, изучающим взглядом смотрел на девушку.

— Меня арестовали, — сказал он наконец, словно очнувшись.

— Вместо Сакромозо… — тихонько добавила Мария.

От удивления Никита сел, но тут же со стоном повалился назад; видно, неловким движением он потревожил рану. Перепуганная Мария сразу бросилась к нему, пытаясь помочь. Губы его неожиданно коснулись ее руки. Она замерла.

— Не убирайте руки… — Никита прижался щекой к ее ладони. — Но ради всего святого, откуда вам это известно?

— Можно я вам задам один вопрос? — Голос девушки задрожал. — Если не захотите, можете не отвечать. Только не обижайтесь на меня. Хорошо?

— Да разве я могу на вас обидеться? Вы самая очаровательная сиделка в мире… Нет, что я говорю? При чем здесь сиделка? Вы вообще самая чудесная и…

— Я хочу спросить вас о важной даме, — перебила его Мария. — Не будем называть ее имени, но… Вы любите ее? Никита поднял голову, и она резко убрала руку.

— Я не мог тогда не пойти к ней. Она позвала, и я пошел.

— Она не звала вас, — выпалила Мария.

— Как не звала? Я же сам получил записку.

— Записка предназначалась не вам. Податели ее перепутали на маскараде кареты. На вас и Сакромозо были одинаковые костюмы.

— Во-он оно что… — протянул Никита и замолчал надолго, словно в раковину спрятался.

Марии показалось, что он вообще забыл о ее присутствии. Наверное, сейчас он нашел наконец объяснение несуразностям, которые преследовали его последние два месяца. Он оскорблен, обижен. Ведь это так мучительно чувствовать себя глупцом, занявшим чье-то место. И сколь велика плата за его самомнение! Но Мария заглушила в себе ревнивые чувства.

— Известная особа вообще никому не назначала свидания, — сказала она, всем своим видом выражая сочувствие. — Записку сочинили в Тайной канцелярии.

— О, я идиот! Коровья голова! Сколько передумал в тюрьме, но такое мне даже в голову не приходило! Это отвратительно, непорядочно! Но зачем это нужно Тайной канцелярии?